— Рассказывайте, подполковник.
Барановский докладывает подробно, не забыв упомянуть, что видел трупы убитых офицеров, погруженные на открытые платформы, под дождем с мокрым снегом.
У Корнилова, подавленно слушавшего доклад, блеснули маленькие черные глаза.
— На платформах? В такую погоду?
Остальное он знал и сам.
У Юрия спросил коротко:
— Хотите быть с нами? В такой час?
— Так точно, ваше высокопревосходительство!
— Спасибо.
Когда вышли, Барановский сжал ему руки:
— Поздравляю. Теперь вы корниловец!
Так позвал он Юрия зимой семнадцатого, и тот пошел. Сначала буквально пешим строем.
Через несколько дней вечером, когда замерли улицы, офицерские отряды, оставляя город, двинулись в поход, который позже окрестили ледяным. Уходили тайно, запрещено было отбивать ногу, разговаривать.
Вдруг из темной подворотни чей-то голос окликнул проходящих:
— Это кто идет?
В ответ согласно приказу полное молчание.
Спросивший понял его по-своему.
— Заждались вас, товарищи!
Сбился с ноги идущий рядом с Юрием штабс-капитан Воронцов. Скрипнул зубами в ярости. Но шаг выправил. Еще вчера за крик на улице «пришел вам конец, буржуи!» какого-то плохо одетого человека расстреляли на месте, даже имени не спросили, но сегодня приказ молчать. И молча во главе походной колонны с вещмешком за плечами шагает Корнилов…
Шли почти раздавленные, но верили: идут путем славным, пусть даже на Голгофу, за поруганную Россию. Потом годы кровопролитной войны, временные, опьяняющие успехи и горькое похмелье, и главный итог — Россия выбрала другой путь, они не нужны. Не зря крикнул тогда неведомый человек: «Заждались вас, товарищи!» Юрий эти слова навсегда запомнил, но принять никогда не мог. Даже сейчас. Но куда зовет его сейчас Барановский?..
— …Я очень рад, что вы без промедления откликнулись на мою просьбу зайти.
— Как же я мог поступить иначе? Ведь мы согласились, что находимся по одну сторону баррикад.
— Это главное, — поднялся Барановский. — Не нужно путать разногласия и принципы.
— Мой принцип — неприятие большевизма. Я не верю в его вечность.
— Принципы у нас общие. Однако слово «вечность» звучит грустно.
— Вы сами говорили о длительной борьбе.
— Да. О борьбе. Я много думаю о силах, которые свергнут это чудовище. И чем больше думаю, тем ближе подхожу к выводу, что в подобной борьбе главное — результат. Теперь мне кажется, мы были слишком щепетильны, пренебрегая некоторыми потенциальными союзниками. Сейчас меня не смутил бы союз с самим князем тьмы.
— Когда-то, Алексей Александрович, вы сказали, что бог отступился от России. А что, если и сатана?..
— Есть еще мелкие черти, — заметила Софи, сидевшая в стороне на стуле очень прямо, подобравшись и сжав колени.
— Где они?
— Например, ваш друг Техник.
— Соня! — остановил Барановский. — Поручик считает Техника народным вожаком.
— А господин подполковник брезгует такими союзниками.
— Я вынужден извиниться, Юрий. Во время нашего разговора я должен был прежде всего выяснить ваши нынешние взгляды…
— Мои взгляды! Когда мы шли по Кубани, я не участвовал ни в одном расстреле. А они поставили меня к стенке. Но я бы забыл и это, если бы мой сын не умер.
— Ваш сын?
Юрий обернулся к Софи и сразу заметил, как изменилась ее поза, смягчилась, будто она приняла на себя часть его тяготы.
— Да. Женщина, которая стала моей женой перед богом, была вынуждена скрываться… и наш ребенок умер.
— А ваша жена? Она здесь?
— Она здесь.
— Алексей Александрович! — Софи повернулась к Барановскому. — Мы не имеем права предложить Юрию… это.
Барановский помолчал, потом сказал твердо:
— Напротив. Он поймет и сделает.
— Что? — спросил Юрий.
— Вы должны жениться.
— Вы шутите, господин подполковник?
— Я бы никогда не посмел. Речь идет, разумеется, о браке фиктивном. Но это очень серьезно.
— Я могу получить необходимые разъяснения?
— Конечно. По понятным вам соображениям я не был с вами до конца откровенен. Еще раз прошу извинить меня. Я солдат и не принадлежу себе полностью. Но теперь я могу сказать, что наши разногласия не столь уж велики. Я готов согласиться с вами: возникают новые формы борьбы, расширяется ее база. Но для борьбы нужны средства. Существует план, как овладеть ценностями, которые хранятся в городском банке.
Юрий чуть нахмурился, и Барановский заметил это.
— Вы против экспроприации? Я вас понимаю. Мне и самому претит это слово. Вы знаете. Не терзайтесь сомнениями. Мы возьмем только то, что было награблено большевиками, так называемые конфискованные у буржуазии ценности. Возьмем на правое дело.