— Я знаю. Он был с Шумовым.
— С Шумовым? Это еще откуда?
— Он мне сам сказал.
Вот теперь Максим решился окончательно. Теперь он точно справедливость восстанавливал.
— Значит, и соврал еще. Не с Шумовым был он, а с женщиной. Барышней буржуйской породы.
«Еще и это! — подумала Таня тоскливо. — Но ведь он говорил: не верь. Не верь, что бы ни сказали! А кому верить?»
— Разве это не могла быть обычная знакомая?
— А зачем Шумова приплетать? Шумова я не видел.
«Как все рушится! И как беспощадно быстро!»
— Ты и с Шумовым разошелся?
— Мы с ним детей не крестили.
— Потому что он нэпман?
— Шумов?
Максим хотел было решительно опровергнуть эту чушь, но слова сами замерли, готовые сорваться с уст.
«Ведь он на задании!»
— Да, слыхал я что-то такое, — сказал он сдержанно и, кто знает, может быть, спас жизнь Андрею…
— Все тебе, Максим, не такие…
— Да, у меня к человеку строгий счет. Если звучишь гордо, так будь добр, соответствуй.
— Сил не каждому хватает.
— Не знаю. У меня на все хватает, кроме несправедливости. Этого перетерпеть не могу. Ну, ладно. Иди спи. Стучать больше не буду. А стол сделаю. Стол всегда пригодится.
— Делай, Максим. Спасибо.
И, придерживая платок, она пошла к дому.
— На ореховый согласна? — спросил он вслед.
И Софи не спала.
Все шло по плану, и все внушало тревогу. Осознанную и неосознанную, которая мучила еще больше.
В центре был Юрий. Не ошиблась ли она в нем? Не слишком ли он мягок? Почему мужчины так слабы? И Мишель, в сущности, оказался слабым. Не выдержал. Покинул ее в самый трудный час…
А что, если бы он не убил себя? Они могли бы сейчас быть вместе. За границей. Конечно, и там скверно. Кому нужны пришельцы, нищие, жалкие, обуза для победителей! Но все-таки лучше, чем в этой кошмарной Совдепии. Особенно тем, у кого есть средства…
«Если план осуществится, у нас в руках окажутся большие ценности. Для борьбы, конечно, для мести. Во что бы то ни стало уберечь их от Техника! Наверно, Барановский все продумал. Но, если потребуется, я сама…
Каин омерзителен. Интересно, он всерьез предлагает бежать за границу вместе или только маскирует задуманную расправу?.. Наверняка маскируется. Но меня не обманет. Интересно, как он видит свое будущее? Как-нибудь пошло. Пальмы, негры в белых смокингах, джаз-банд, лаун-теннис, красотки на один раз… А электрический стул ему не снится?..
А разве мне самой не хочется покончить со всем, что связано с этой страной, забыть трагическую любовь, пулеметную дробь по броне красного бронепоезда, умирающих в муках на поле боя, все ужасное, всякое ужасное?..»
Например, госпиталь в здании Епархиального училища в Новочеркасске.
Белые только что вернулись в город, у дверей толпятся женщины, останавливают, спрашивают прерывающимися голосами:
— Вы не знали моего сына?
— …брата?
— …мужа?
Если фамилия ничего не говорит, женщины настойчиво стараются объяснить.
— Он небольшого роста, брюнет…
Никто не знает, но все-таки этой исстрадавшейся, в слезах, рано поблекшей женщине, наверно, лучше, чем высокой красивой девушке, что говорит с раненым ротмистром.
— Я невеста Вадима Клюева. Я знаю, что он убит. Но я хочу знать, как это произошло. Пожалуйста. Я выдержу.
А выдержала ли бы, если б своими глазами увидела то, о чем так трудно говорить ротмистру?
Поручика Клюева с разъездом изрубили ночью топорами в крестьянской хате.
А потом каратели расправлялись со всем хутором…
Ротмистр говорит только:
— Он погиб ночью, в разъезде. Убийцы не ушли от возмездия.
Софи стоит рядом, но не слова слышит, а видит изрубленные трупы — и тех, и других.
Девушка наконец понимает, что ротмистр не может рассказать все, что знает, Она наклоняет голову:
— Спасибо!
И протягивает руку.
«Где она теперь? Решилась ли мстить, как я? Но где взять столько сил?»
Софи встает, зажигает лампу, открывает Библию на хорошо знакомом месте, в тысячный раз читает, как Юдифь рубит голову Олоферну. Но это же всего одна голова! А когда их бесконечное множество?!
Ее знобит.
Хотя в комнате душно, Софи закрывает окно, подходит к шкафчику. Там во флаконе с притертой пробкой прозрачная жидкость. Она наливает ее в медицинский стакан с черточками делений на стекле. Добавляет немного воды из ведра, что стоит на деревянной скамье за занавеской, и пьет, обжигаясь. На глазах выступают слезы. От спирта или от нестерпимой жалости к самой себе?..