— Дружа мой — Царапа.
Ярьома строго погрозил пальцем Царапе, и кот скрылся в избе.
— Добрейшей души человече.
— Кто человек?
Ярьома с укоризной посмотрел на собеседника, что тот не понимает порядка вещей.
— У всяк животины разумение имеется, а у Царапы, притом и дух крепок. Прошлым летом косолапому отпор дал.
Ярьома пристроился на завалинке ягоду перебирать, а Фат отправился на фотосъемку. Серия снимков действительно получилась картинной, особенно загадочной вышла черно-белая концепция. Однако Царапа мешался, кот увязался хвостом, следил и начинал тереться о штатив в самый ответственный момент. Более Царапа не проявлял враждебности, Фат подкупил котищу завтраком туриста, после чего кот разлакомился, вскочил на ветвь дуба, там и улегся, царственно свесив лапу, где был и запечатлен на память. После Фат захотел расплатиться за гостеприимство, вынул из рюкзака армейский нож и передал Ярьоме. Старик покрутил в руках заточенный клинок, попробовал силу лезвия на полене, вмиг отколов пару лучин, но протянул обратно со словами:
— Добрый секач. Мне не потребу.
— Тебе за остров, — настаивал Фат.
— Я ужо взял свое, — отрезал старик.
Ярьома спокойно вернулся к перебору ягоды из кузова.
— Как взял? Что взял? — недоумевал владелец ножа.
— Твое лето. Ты, поди, и не приметил.
Поначалу Фат растерялся и не находил слов от заявления, якобы у него забрали год жизни да так, что он не ощутил никоим образом. Хотя, блуждая по острову, погруженный в работу Фат припомнил, как с минуту-другую у него сдавило в висках настолько сильно, точно голову поместили в столярные тиски, и в глазах зарябило, но тут же отпустило. Фат приписал недомогание влиянию палящего светила. В это мгновение ему внезапно захотелось убраться из этого места поскорее. Фат спрятал нож и повелел:
— Обратно поплыли.
Ярьома не отозвался, с места не сдвинулся, продолжал возиться с коробом, не обращал ни малейшего внимания на фотографа. Фат разгорячился от осознания, что ворожей приблизил его к последнему вздоху, и в порыве злости пнул по кузову. Короб не устоял, часть ягод помялась и рассыпалась горохом в траве. Старик заохал, схватился за сердце и завалился. Фат перепугался, не желал он подобного исхода, но не рассчитал, так как кипел от гнева. Фат бросился к Ярьоме, обрызгал из фляжки. Немного погодя, оба сидели на завалинке, старик говорил:
— Уговор промеж нас имелся, что свезу тебя на остров. Верно?
Фат кивнул, соглашаясь, Ярьома продолжил:
— А вот такого уговора, чтоб вертаться, не имелось.
Фат сорвался с места, заторопился к лодке и по пути выкрикнул.
— Ну и черт с тобой! Сам уплыву!
— Дослухай!
Но Фат не слышал, натуралист укладывал рюкзак в лодку.
— Еже ли смогешь, — хихикнул в кулак ворожей и принялся нашептывать заклинание.
Фат оттолкнулся и ударил веслами о зеркальную гладь. Жаба, что еще пряталась под сиденьем, выпрыгнула в камыши и затянула свою музыку. Один взмах, другой, вот он уже на середине озера. Фат греб что есть мочи, лишь бы скорее выбраться. Лодка оставляла замысловатые круги в воде, остров стремительно отдалялся. Спиной Фат чувствовал, что вот-вот нос лодки упрется в берег, он обернулся и обомлел: лес принялся буквально растворяться на глазах, суша пятнами исчезала, будто тени от солнечного света. Омут превратился в безбрежный океан, Фат наблюдал только черную точку острова вдалеке. Забурлила вода, волны запенились, забили по борту хлюпкой лодочки, еще мгновение и перевернется суденышко. Набежали свинцовые тучи, раскатистый гром прокатился по небосводу, засверкали молнии, стеной обрушился жуткий ливень с градом. С орех градины забарабанили по лодке, разбивались и наполняли суденышко крошевом льда, отчего лодка отяжелела. Фат ловчил, увертывался от дроби из крупы острых осколков. Кое-как Фат развернулся и битый час правил обратно к острову, кормчий то отчаянно сопротивлялся вскипающим бурунам, то безостановочно вычерпывал окоченевшими ладонями ледяное месиво со дна болтающейся на волнах лодки. Ближе к острову буря затихала, проблески солнца появились промеж тяжелых туч. Фат, крайне изможденный борьбой со стихией, по-прежнему не наблюдал иной суши, кроме крошечного островка в бездне океана. Суденышко обогнуло остров, наконец, Фат приметил Ярьому и подал к бревенчатому настилу. Вымотанный и промерзший до мозга и костей он кое-как выбрался на берег и свалился от бессилия в беспамятство. Жаба снова запрыгнула в лодку и забилась под сиденье. К жизни Фат вернулся, когда почувствовал на своем лице язык Царапы, шершавый, как рашпиль. Кот облизывал и щекотал его нос жесткими усищами. Тяжеленный меховой ком топтался по его груди, садился и старался согреть. Фат слышал биение сердца своего спасителя, взял котищу в руки, утопил в шерсти ладони и приподнялся. Спокойствие воцарилось, океан обратился в озеро, как и прежде с берегами. Силы у Фата иссякли для удивления. Смеркалось. Ярьома, Фат и Царапа переместились в светлицу избы, где Фата укутали в одеяло, и отпаивали крепкой медовухой под беседы повелителя острова. Фат захмелел и уже не внимал старику, веки его сомкнулись, и он погрузился в сладостный сон.