— Я не мог, — прошептал Токарев, снова прижимая ее к себе. — Неужели ты думаешь, я бы отступился? Сашк, я бы ни за что не отказался от тебя. Если бы ты его выбрала, все равно доставал бы тебя.
— Правда? — она подняла на него влажные глаза.
— Клянусь.
— Тебе плохо было без меня?
— Я чуть не сдох.
— Хорошо.
— Ну спасибо, родная, — тихо засмеялся Дима.
— Прости, — улыбнулась и Саша. — Но мне тоже было так паршиво, и я надеялась, что и тебе плохо. Сам ведь запретил звонить.
— Нестерова, это просто апогей твоего эгоизма.
— Я знаю. Просто я тебя очень люблю.
— И я тебя люблю, вредина.
Они немного помолчали, осознавая торжественность момента и их чувств, а потом Дима выдал:
— Можно я завтра отвезу к тебе одежду и всякую мелочь?
— Ты время зря не теряешь, — хохотнула Нестерова.
— Я боюсь, что ты передумаешь.
— Давай бороться с твоими страхами, — и Сашка легонько толкнула Диму, заставляя его лечь на спину, а сама устроилась сверху.
— Давай-давай, я ужас какой трусливый, — вторил ей Токарев, дергая пуговицы рубашки.
Спустя пару часов Дима был избавлен от страхов, фобий и других расстройств психики посредством секса. Он ни разу не пожалел, что опять отдал Саше инициативу. Ему, безусловно, нравилось самому задавать ход сексуальных игр, но и в подчинении был свой кайф. Он снова и снова восхищался своей женщиной, понимая, что любит ее еще сильнее, чем прежде. Он мог быть с ней самим собой. Она знала его лучше, чем кто бы то ни было. Они чувствовали друг друга одновременно так тонко и остро.
Обессиленные и счастливые после секс-марафона они лежали, держась за руки и глядя в потолок.
— Холодно, — поежилась Саша.
— Камин догорел, — кивнул Дима.
Они, не сговариваясь, поднялись. Токарев подкинул поленьев, а Сашка пошла к шкафу, где лежал плед, и вдруг остановилась как вкопанная с одеялом в руках. На глаза тут же набежали слезы.
— Димка, — позвала она. — Ч-что это?
— Где? — обернулся Токарев, мгновенно реагируя на дрожь в ее голосе.
— Это, — Саша ткнула на дешевую фигурку маляра, которая стояла на полке рядом со стильными сувенирами из разных стран.
Дима практически сразу понял, что она имеет в виду. Он миллион раз хотел как бы случайно подвести Сашу к этой полке, показать ей, дать понять, что и тогда она значила для него очень и очень много. Токарев заготовил море речей, но сейчас понимал, что ни одна из них не годится.
— Ну… это я. Маляр, — тупо ляпнул Дима, забирая у Саши из рук плед и укутывая дрожащую девушку.
— Он же… Это же я тебе… — заикалась она, не веря, что Дима хранил ее подарок. — Я думала, ты выбросил его, едва я отвернулась.
И Нестерова в очередной раз за последние сутки разревелась.
— Сашенька, ну что ты, — приговаривал Токарев, усаживая всхлипывающую девушку на диван и вытирая с ее щек слезы. — Не плач, родная, перестань.
— Дим, откуда он? Неужели ты хранил? Помнил? — продолжала недоумевать Саша, шмыгая носом.
Дима на секунду прикрыл глаза. Он хотел бы наврать ей с три короба о фатуме и великой любви, которую лелеял в сердце все эти годы. Девчонки любят такие истории. Скорее всего, этот жалостливый бред гарантировал бы ему вечную Сашкину преданность, восхищение и обожание. Но Токарев решил до конца соблюсти их договор и выдал не особо красивую правду.
— Я не выбросил, хотя очень хотел. Ты меня тогда буквально с дерьмом смешала, подарив эту штуку.
— Что? — вытаращилась на него Саша, мгновенно перестав плакать. — С каким дерьмом? Я же просто в шутку… Вроде как символично…
— Ага, очень символично ткнуть меня носом в мое не очень аристократичное происхождение, — хмыкнул Токарев. — Я сто раз тогда пожалел, что повелся на твою красивую задницу и милое личико без макияжа. Если б знал, что ты мне душу наизнанку вывернешь, уволил бы в первый же день.
— Да ничего я не выворачивала, — тихо возмутилась Саша.
— Выворачивала, еще как, — упирался Дима. — Думаешь, я всем своим бабам рассказывал про маляра? Неееет, только у тебя это получилось. Я тебя тогда почти возненавидел, поэтому и секс у нас был такой… никакой.
— Слушай, Токарев, ты меня сейчас обвиняешь в том, что вел себя как свинья? — Саша завелась.
— Конечно, ты же заставила меня чувствовать себя гребаным крестьянином рядом с выпускницей Смольного, — не сдавал своих позиций Токарев.