- Улыбается, - весело ответила жена.
Артамонов нашел местечко на стоянке, все вышли и направились к воротам парка.
Артамонов раз-другой оглянулся на ходу полюбоваться "жучком". Нет, безусловно, всякие там "Жигули" и "Волги" меркнут рядом с его сокровищем!..
В парке буйно цвели клумбы, дети толпились вокруг аттракционов.
- Эх, - сказал Артамонов, минуя мужчин, сгрудившихся возле пивного ларька, - теперь уже и кружечку не пропустишь: за рулем! - Но прозвучало это не сожалеюще, а, напротив, блаженно...
Вертелась детская карусель, визжали малыши, проносясь на лошадках мимо ожидающих за оградой мам и бабушек. На руках у Артамоновой таращился Игорек, завороженный пестрым зрелищем.
И вдруг скрежет, вращение замедлилось. Карусель остановилась.
- Слазьте, ребята! - возник откуда-то дюжий мужик. - Поломка!
Ребятишки слезать не хотели, те, кто ждал своей очереди, галдели, не желая расходиться. Кто-то из взрослых потребовал вызвать техника.
Артамонов нырнул под ограду и направился к "карусельному начальству". О чем-то они там заспорили, мужик замотал головой, но потом все же допустил добровольного ремонтника к механизму.
- Дяденька пошел чинить? - спросил Артамонову тоненький голосок.
- Да, - улыбнулась та.
- А он починит?
- Починит.
И действительно починил. Разве мог он видеть чье-то огорчение в такой счастливый для себя день?
Снова кружилась карусель и радовалась детвора. Артамонова ласково и спокойно смотрела на мужа, оттиравшего запачканные руки.
Как все было хорошо!..
И как теперь все ужасно...
- Зачем?.. Зачем?.. Зачем?.. - повторяет Артамонова в пространство. - Ну зачем же?! Хоть бы спросить...
- Аля, когда началось... все это? - глухо произносит она, помолчав.
- Года полтора назад, - тяжело выдавливая слова, говорит сестра.
- И ты знала?!
- Ничего я раньше не знала! Я бы ему глаза выцарапала! Антон уже после аварии сказал.
- Но Антон знал! И ни слова?! Аля, этому нет названия!..
В кабинет Знаменского входит Томин.
- Как вы только разыскали несравненную Тасю? - говорит Бардин, здороваясь. Он оборачивается к Пал Палычу и вздыхает: - Самое смешное, что все это было абсолютно ни к чему. Очень любил жену, сына. Вкусы непритязательные. Вообще простецкий, славный парень. Ему бы пахать или слесарить... Я когда-то летал ужинать в город Ереван и умудрялся получать удовольствие! На то нужен особый склад. А Толя рожден для мирных, здоровых радостей... В последнее время уже понял, что живет "на разрыв". Еще бы немного - и мог образумиться. Жаль, не успел.
- Откровенный разговор? - спрашивает Томин.
- В таких пределах, - отзывается Знаменский, передавая ему протокол на одном листе, пробежать который - минутное дело. - Возникают вопросы?
- Два совсем маленьких, - невинно подыгрывает Томин. - Кто впутал вашего шурина? И во что впутал?
Бардин, стреляный воробей, сдержанно улыбается.
- Рад бы ответить!
- Антон Петрович! - укоризненно восклицает Знаменский.
- Что поделаешь. Толя был слабовольный, да, но надежный парень, не трепло. Сочетание этих качеств, вероятно, и привлекло, понимаете?
Томин готов отпустить сердитое замечание, Знаменский останавливает его жестом.
- Напомню одну мелочишку, Антон Петрович. Когда мы впервые обсуждали аварию на шоссе, вы поинтересовались: по дороге туда или обратно? Узнали, что обратно, и тотчас смекнули - крупная сумма!
- Да? - машинально роняет Бардин.
- Да. А я смекнул, что товарищ Бардин, стало быть, в курсе.
- В самых общих чертах, Пал Палыч. Наверняка не больше вашего. Насколько понимаю, через Анатолия проходила туда документация, обратно - деньги. Какая-то шарашка в области.
- По Киевскому направлению? - нажимает Томин.
- Да, кажется.
* * *
Однокомнатная квартира Артамоновых. Тут чисто, прибрано, немного голо. Обстановка до аскетизма проста. Комнату "утепляет" лишь детская кроватка, да горка игрушек на столике у окна. Единственное украшение стен - десятка два образцов чеканки разных размеров. Знаменский их задумчиво рассматривает, ожидая возвращения хозяйки, которая умывается в ванной.
Первый этап разговора уже состоялся, и ее худшие опасения окончательно подтвердились.
Артамонова входит в сопровождении собаки.
- Простите... минутная слабость.
- Вы увлекаетесь чеканкой? - Пал Палыч старается не выдать заинтересованности.
- Толе нравилось. С прошлого года начал собирать... Можно не развлекать меня светской беседой. Я действительно взяла себя в руки. - Она напряжена, натянута до звона, но голос ровный, глаза сухие.
- Галина Степановна, случалось, что муж работал дома с документами?
- Иногда приносил и что-то заполнял по вечерам. Раза два в месяц.
"Два раза в месяц выдают, например, зарплату..." Пал Палыч машинально берет поролоновую игрушку, сжимает и следит, как она принимает прежнюю форму. Артамоновой чудится невысказанный вопрос.
- Игорек у Аллы. Она опасалась обыска, ребенок мог испугаться. Вы будете делать обыск?
- Если ваш муж хранил какие-нибудь бумаги... то я бы посмотрел, с вашего разрешения.
- Письменного стола у него нет. Верстачок - вы видели - и инструменты. Она достает из шкафа две небольшие коробки. - Здесь семейные фотографии, здесь справки и квитанции... Еще вот, - поверх коробок ложится небольшая пачка поздравительных открыток и писем, перевязанная шнурком. - А это я нашла за книгами.
Знаменский берет протянутый бумажник, бегло просматривает содержимое и возвращает: ничего важного.
- Когда в квартире был ремонт?
Артамонова не отвечает, делая досадливый жест.
- Извините, - настаивает Знаменский, - но вопрос о ремонте имеет вполне определенный смысл: свежие обои и побелка могут скрывать следы тайников.
- Ремонтировали в семьдесят восьмом, как въехали.
- А позже муж что-нибудь переделывал?
- Собирался оборудовать кухню. Но потом все меньше бывал дома и...
Знаменский понимающе кивает.
- Не планировал он сменить место работы?
- Н-нет. Очень вымотался, пока был техником-смотрителем. Не умел поддерживать дисциплину и работал за всех. Водопроводчик запил - Толя сам чинит краны. Кто-то в котельной прогулял - Толя бегает включать подкачку. Каждые четыре часа, круглые сутки. Говорил уже: мечтаю сидеть на стуле. Даже поступил на заочные курсы счетоводов.
- И кончил? - оживляется Пал Палыч.
- Кончил.
"Значит, знаком с бухгалтерским учетом. Не это ли объясняет его функции в шарашке?" - думает Пал Палыч.
- Сядем, Галина Степановна?
- Пожалуйста, садитесь. Мне легче стоя... - Она к чему-то готовится. - Мне надо спросить: Толя нанес стране материальный ущерб?
- Ну... в подобных случаях без ущерба не бывает.
- Мой долг - возместить, насколько возможно. Я буду выплачивать! Брать дополнительную работу и вносить государству. Нужно написать заявление?
Пал Палыч смотрит на нее в замешательстве. Женщина говорит безусловно серьезно и искренне. Есть вещи, которые нельзя имитировать.
- Вряд ли это справедливо по отношению к вам и к сыну, - произносит он после изрядной паузы.
- Для меня это вопрос чести и самоуважения!
Артамонова работает секретаршей. Оплотом всех ее планов служит пишущая машинка, стоящая тут же в ожидании, когда ей придется трещать вечера и ночи напролет, чтобы "смыть позор" и "возместить ущерб".
Наивно? Пожалуй. Даже немного комично. Но по существу? Скучноватая "ходячая добродетель" в экстремальной ситуации обернулась готовностью к подвижничеству во имя своего символа веры. И то, что до сей поры настораживало Пал Палыча, - ходульность фраз, излишний пафос - становится понятным; возникает сердечность, которой недоставало в его общении с Артамоновой.