- Пускай он... Соврет - поправлю.
Знаменский оборачивается к Щепкину:
- Прошу.
- Впервые мы встретились осенью восьмидесятого года. Я предложил создать в колхозе подсобное производство. Для дополнительного финансирования хозяйства. Вскоре был заключен договор по стандартной форме: рекомендованный мной бригадир взялся организовать мастерскую по изготовлению художественной чеканки. Разумеется, с использованием труда колхозников в свободное время.
- Так? - спрашивает Пал Палыч Никитина.
- Фиктивную мастерскую!
- Что именно было фиктивным?
- Да все. Все! Кроме договора. - Никитин отвечает Знаменскому, но смотрит на Щепкина. Смотрит с открытой злостью.
А Знаменский наблюдает за ним. Со старым авантюристом все ясно, и то, о чем он повествует, уже известно из допроса куда более подробно. Никитин же новый человек, которого еще предстоит понять и оценить.
- Ну конечно! Все фиктивное, кроме договора! - улыбается Никитину Щепкин.
- В двух словах поясните.
- Даже с определенным удовольствием. Когда придумаешь что-то нестандартное, невольно гордишься. - Щепкин теперь обращается к ведущему протокол Орлову: долго смотреть в глаза Никитина - все же нагрузка для нервов. - Как-то утром меня осенило: создать совершенно мифическую мастерскую. Чтобы ни-че-го не выпускала. Одна вывеска. Готовые изделия в торговле взяли, по той же цене сдали, только ярлычки переклеили: "Изготовлено цехом народных промыслов". И ни "левака", ни пересортицы. Так сказать, в белых перчатках. Пятнадцать процентов оборота шли в колхозную кассу.
- За счет чего создавались преступные доходы?
- Для художественных промыслов мы получали разное дефицитное сырье. На него всегда были покупатели, которые не боялись переплатить.
- Количество рабочих? - осведомляется Орлов.
- В такие подробности я не вникал. - Щепкин делает жест в сторону председателя, переадресовывая вопрос к нему.
- На данный момент - сто пятьдесят человек, - отрывисто говорит тот. - Две трети - "мертвые души". За них получали они... организаторы. Остальные - мои мужики, которые ничего не делают. Зарплата по двести в месяц. И две старухи. Клеют этикетки.
- Я имел лишь скромную ренту, - невинно уточняет Щепкин. - За идею и мелкие консультации.
- Ты!.. - гневно выдыхает Никитин. - А к моим рукам копейки проклятой не прилипло!.. Зайдите в избу, увидите, - обращается он к Знаменскому.
- Размеры "скромной ренты" вам известны?
- Нет. Сколько себе, сколько кому - не знаю. - Никитин сверлит злым взглядом затылок Щепкина, любующегося игрой солнца в листве. - Я им надавал доверенностей, гнилая башка!
- И чистых бланков с подписью! - доносится смешок от окна.
- И бланков... - сникает председатель. - Затянули в такое... в такую... он не находит приличного слова.
- Товарищ следователь, маленький вопрос? По существу, - подает голос Щепкин.
- Да?
- Иван Тихоныч, вас разве принуждали? Может быть, били? Или подвешивали за ноги? Я предложил - вы согласились. Прошу, чтобы это было в протоколе.
- В протоколе все будет, - заверяет Орлов.
- Согласился, - с болью произносит Никитин. - Почему? Со всех сторон - за горло! Сельхозтехника - взошло из-под нее, не взошло - гони наличные! Сельхозхимия посыпала от вредителей, заместо поля в пруд снесло - все равно плати! - Он накаляется. - И тут приехали в самый пиковый момент! Щепкин и еще один из района. Знали когда, спасатели!
- Фамилия человека из района? - уточняет Орлов.
- Лучков. Уже сидит за взятки. От тебя, говорит, требуется только вывеска и подпись... Начиналось-то с малого, с тридцати человек. Думал дыры залатать, закрепить людей твердой зарплатой, чтоб не разбегались. А эта чертова мастерская пошла пухнуть, не удержишь!
- Одновременно рос доход колхоза, не правда ли? - считает нужным отметить Щепкин.
- Одновременно рос. Поставили новый коровник, электродойку... Эх! - сам себя обрывает председатель. - Разве я один? У соседей похуже творили!
- Похуже - это как? - интересуется Пал Палыч.
- Пожалуйста, не секрет. Горели на мясопоставке. Стакнулись с магазином, купили партию по продажной цене. С места не сходя, оформляют, что сдали в торговлю по заготовительной. Обратно то же мясо покупают, обратно сдают. А оно из подсобки не тронулось. Так четыре раза по кругу - и выполнили поставки. Без единого живого килограмма! Когда это дело обмывали, говорят, тост был. За новую породу скота - "чичиковскую"...
Щепкин слушает с довольной улыбкой: плутуют люди, обходят закон - приятно.
- Фиктивное мясо - это безобразие! - заявляет он. - Иван Тихоныч глубоко прав, его мастерская все-таки...
- Нет! - отрекается Никитин от защиты. - Чужой виной не оправдаешься!
Знаменский прохаживается по комнате, останавливается около Орлова.
- Ну что?
- Суть ясна, Пал Палыч.
- Тогда следующий вопрос. Артамонов вам известен, товарищ Никитин?
- Понятно, известен.
- Чем он здесь занимался?
- Вел филькину отчетность. Выдавал жалованье мужикам. В общем, и бухгалтер и кассир.
- Когда он был здесь последний раз?
- В тот самый день...
- С какой целью?
- Как обычно: снял в банке деньги с нашего счета, часть завез моим работничкам. Остальное поехало дальше.
- Расшифруйте, пожалуйста, "остальное".
- Оформлено было якобы оплата сырья, транспорта. Ну и то, что причиталось на "мертвых душ".
- Вы лично видели тогда Артамонова, разговаривали?
Теперь и Никитин пристально смотрит в окно.
- Да, разговаривали... - в тоне его проскальзывает покаянная нотка. - Вон там встретились, возле старой баньки...
...Артамонов с неизменным чемоданчиком подошел к покосившейся баньке, около которой штабелем были составлены ящики с надписью "Не бросать!". В глубине за длинным столом под ярким торшером сидела старуха в очках. Хотя на дворе был ясный день, без искусственного освещения здесь было темновато.
По левую и правую руку от старухи размещались ящики с чеканкой. На столе орудия производства: клей, коробка с этикетками, тряпки, скребки на деревянных ручках.
Скребком она сдирала прежние торговые ярлыки - раздавалось неприятное взвизгивание металла о металл, - затем отработанным движением наклеивала на то же место другие, из коробки, и перекладывала в левый ящик готовую продукцию "народного промысла".
- Здорово, бабуся! Как производительность труда?
- Дурацкое дело нехитрое, - проворчала бабка.
- А что на сегодняшний день имеется?
Старуха повернула к себе лицевую сторону пластины.
- Кажись, елка... не, кажись, девка с коромыслом... Будешь брать?
- Для коллекции.
Артамонов вынул из левого ящика "девку с коромыслом", отлепил еще не присохший ярлычок и нашлепнул на очередную очищенную бабкой чеканку. Ему забавно было поучаствовать в "производственном процессе".
Стоя в проеме двери, наблюдал за ним Никитин. Заметив его, Артамонов смутился, стер тряпкой клей с пальцев.
- Добрый день, Иван Тихоныч.
- Здравствуй. До шоссе подбросишь?
- С удовольствием.
Подобрав газету, он завернул чеканку, перевязал крест-накрест грубой веревкой. Председатель был не в духе, и Артамонов, стараясь держаться непринужденно, сказал:
- Дела идут, контора клеит? - Никитин не отозвался. - До свидания, бабуся!
Оба шли по улице. Щеголеватый Артамонов и председатель в потрепанном черном пиджаке с двумя орденами Красной Звезды.
- Неважное настроение? - спросил Артамонов.