В вагоне повисает молчание, лишь стук колёс быстрого поезда разрезает эту тишину, которую, кажется, можно ощутить кончиками пальцев, стоит лишь протянуть ладонь.
— Я должен показать тебе твой наряд, Китнисс, — Цинна пытается как-то разрядить обстановку, но получается у него не очень — сопровождающая и ментор Двенадцатого продолжают смотреть друг на друга, пытаясь, похоже, убить взглядами. — Пойдём, мы скоро прибудем, — Эвердин кивает и уходит вслед за ним.
— Этим детям похрен на то, как я говорю, принцесса, — складывает руки на груди и откидывается на стуле, продолжая ухмыляться. — Они привыкли, — добавляет с коротким смешком, переводя взгляд на притихшего Мелларка. — Правда, Пит? — парнишка лишь кивает, испуганно вжимая голову в плечи. Порция на это закатывает глаза, что-то шепчет ему на ухо, вставая с места. Они уходят быстрее, чем Цинна и Китнисс.
— Хватит вести себя как свинья, — поправляет парик и какое-то украшение на тонкой шее, а Хеймитч знает, что она злится, еле сдерживается, чтобы не залепить ему пощёчину. Он тянется к пузатой бутылке, опустошённой уже наполовину, и плескает в стакан ещё немного качественного алкоголя. — Хватит пить, — почти шипит и сжимает руки в кулачки, а Хеймитч делает глоток.
— Хватит говорить «хватит», — скалится, делая маленький глоток. — Мне плевать.
Она на грани. Взглядом пытается убить его, но у неё не получается — лишь поджимает губы и встаёт с места, отворачиваясь от него.
— Мы ещё не закончили, принцесса, — он злится. Как она смеет уходить тогда, когда он ещё не закончил говорить?
Делает шаг от двери и останавливается, но не поворачивается. Её спина идеально прямая, а плечи напряжены. Она как пружина в бомбе — стоит ей разжаться, как произойдёт взрыв, последствия которого будут необратимы.
— Вернись на место, Тринкет. Мы должны продолжить наш разговор, — он готов подскочить со своего стула, подойти к ней и вернуть на место сам, если она, такая правильная капитолийка, не вернётся сейчас на место.
Дёргает плечом, будто стряхивает что-то с него, и продолжает идти к выходу. Эффи не оборачивается, когда он начинает покрывать её матом. Эффи решает, что он — пьяный урод, ничего не знающий о манерах, упёртый баран, который хоть в лепёшку расшибётся, но добьётся того, чего хочет. Но только не сегодня, хватит с неё.
— Упрямая сука! — Хеймитч повышает голос, вставая с места и ладонью опираясь о стол.
— А мне плевать.
Комментарий к 41. А мне плевать.
Блудный автор возвращается, дамы и господа.
Потихонечку я буду вливаться в ритм.
========== 42. Такая… моя. ==========
— Такая красивая, — шепчет на ухо, обнимая со спины. Эффи улавливает запах алкоголя, которым он, кажется, пропах насквозь, и чуть морщится, отворачиваясь. В уголках глаз скапливаются слёзы, когда он, вжавшись сильнее, хотя больше некуда, целует в щеку, обдавая облаком алкогольных паров.
Хеймитч улыбается своим словам, сжимая ладони в замок на её животе. В зеркале она видит его прикрытые глаза и нежную, даже чересчур нежную улыбку на чуть потрескавшихся губах.
— Принцесса, — голос у него хриплый, до невозможности тихий и, к удивлению Эффи, заботливый. Её воротит от его приторно-сладкого «принцесса». — Почему ты не уходишь? Почему постоянно возвращаешься?
«Не знаю», — вертится на языке, готовое вот-вот сорваться, но она молчит. Не двигается и не сопротивляется, когда он расцепляет пальцы и обхватывает запястья опущенных вдоль тела рук. Невесомо проводит пальцами по предплечью, немного щекоча, поднимаясь к напряжённым плечам.
— Почему ты такая красивая? — целует её в местечко за ухом, а Эффи сглатывает противный ком, встрявший поперёк горла. — Такая единственная и неповторимая, — окончание фразы тонет в его пьяном смехе, отлетающем от бежевых стен.
Эффи хочется плакать. Хочется рыдать, уткнувшись в подушку, кричать в голос и громко всхлипывать. Но она не позволяет себе этого — Хеймитч не любит, когда она плачет. Говорит, что слёзы портят прекрасное, по-детски невинное личико.
Почему она не может просто развернуться и уйти? Почему не скинет его руки, которые знают каждый миллиметр её тела? Ответ прост до безобразия — любовь. Эффи влюбилась в того, кто порой ведёт себя как самый последний ублюдок. Она влюбилась в того, кто пристаёт к ней только тогда, когда выпьет.
Эффи Тринкет любит сорокалетнего мужчину с женой, которая младше его на десять лет, и пятилетним ребёнком, что так похож на своего отца. Хеймитч сам говорил ей об этом.
— Хеймитч, остановись.
Мужчина что-то бормочет себе под нос, пытаясь расстегнуть молнию на её платье.
— Хеймитч.
Ему бы сейчас прислушаться к её словам, посмотреть в зеркало, в её чистые голубые глаза, в которых собрались слёзы. Но он не может. Под пальцами нежная тёплая кожа, почти бледная в свете луны, и Хеймитч ведёт пальцами ниже от шеи, останавливаясь между лопаток.
— Эбернети!
— Что?
Отвечает на автомате, но голову не поднимает, продолжая расстёгивать молнию, и останавливается кончиками пальцев на пояснице, прослеживая весь путь от шеи.
Эффи сходит с ума. Она плавится от ощущения горячих ладоней, медленно поглаживающих поясницу, и дыхание её медленно сбивается. Хеймитч что-то говорит, стягивая с неё платье, а она только прикрывает глаза и прижимается к нему спиной сильнее, чувствуя быстрые поцелуи на плече. Её совесть пытается что-то сказать, но желание, разрастающееся сильнее, затыкает его. И сейчас Эффи поддаётся ему.
— Такая нежная, — целует в висок, перемещая руки на живот, медленно поднимаясь вверх, к груди. — Такая чувственная, — улыбается, когда сжимает грудь ладонями и слышит её короткий стон. — Такая… моя.
Эффи не спорит. Она отдаётся ему полностью, как и всегда. А уже утром он уйдёт, чтобы прийти опять через несколько дней пьяным, любящим её по-своему.
Комментарий к 42. Такая… моя.
О-оригинальность, ага.
Можете ругаться, если вам не понравится. Я не против критики.
Заметите ошибку? ПБ включена, можете исправить.
========== 43. Вредина ты, Эффи. ==========
Мягкий лунный свет проникает в спальню сквозь щель между светлых штор, падая на широкую кровать. Он на мгновение пропадает из-за проплывающих по ночному небу тёмных облаков, а потом появляется вновь, разгоняя тьму в комнате. Окно чуть приоткрыто, и прохладный летний ветерок залетает в спальню, колышет шторы и подбирается к спящей на кровати паре.
Эффи вздрагивает, когда чувствует лёгкое касание ветра к своему плечу. Будто кто-то медленно проводит по коже кончиками пальцев, слегка щекоча. По телу неровным строем бегут мурашки, и она ведёт плечом, стараясь избавиться от не самого приятного ощущения.
Тихое бормотание нарушает приятную тишину, и Эффи, нахмурившись, переворачивается на другой бок, ища рукой одеялом позади себя. Она чувствует мягкую простынь, нагретую Хеймитчем, но никак не может почувствовать край тёплого одеяла, чтобы укрыться им.
Приподнявшись на локте, она открывает глаза и чуть щуриться, стараясь привыкнуть к темноте. Взгляд падает на колыхающиеся на ветру шторы и кусочек луны, которая кажется нарисованной на тёмном небе.
— Не смей, Тринкет, я… — слова заглушаются, а Эффи садится на кровати и смотрит на затылок Хеймитча, который перетянул на себя всё одеяло. Он ворочается, накрываясь им до подбородка, и тихо вздыхает.
— Хеймитч, — она слабо толкает его в плечо, подсаживаясь ближе. Ответом ей служит невнятное бормотание и очень хорошо выделяющееся из всего этого «принцесса».
Лунный свет пропадает, а за окном слышится далёкий раскат грома. Погода опять не радует.
— Хеймитч, — наклоняется к его уху, продолжая трясти за плечо. Эбернети никак не реагирует, лишь переворачивается, оказываясь к ней лицом. Нет, ну каков наглец! Забрал себе всё одеяло и даже не просыпается.
Внутри Эффи поднимается волна раздражения, и она, выдохнув сквозь зубы, сжимает кулаки, наклоняясь к его лицу.