***
Эффи Тринкет бесит Эбернети так, как ещё не бесила ни одна сопровождающая, что были приставлены к Двенадцатому. А их было достаточно, но никто не задерживался на особо долгий срок — максимум два или три года, ведь Хеймитч бесил их, а не наоборот.
У Эффи почти королевские манеры, странных цветов одежда и отвратительный капитолийский акцент, который ужасно раздражает. Она морщит носик, когда видит Хеймитча пьяного, презрительно кривит накрашенные губы, когда он ругается, и просит его не выражаться, складывая руки на груди. Хеймитч на это лишь гадко ухмыляется.
Тринкет всегда носит перчатки. Она меняет их почти каждый день и никогда не снимает при людях, и Хеймитч знает причину. У неё на тыльной стороне правой ладони отметка, скрытая тёмной тканью капитолийских перчаток. Он даже пытался подсмотреть рисунок в первое время их совместной работы, но быстро оставил эту затею, да и Эффи делала всё, чтобы никто не увидел её рисунка. Только причина такого поведения оставалась непонятной, и Хеймитч решает узнать хотя бы это.
— Почему ты прячешь свой рисунок? — делает глоток отменного капитолийского виски, глядя в глаза остановившейся Эффи. Она вздрагивает, отводит взгляд и ничего не отвечает, поднимаясь с дивана и уходя. Хеймитч для себя решает, что больше не будет говорить ни с кем — тем более с Тринкет — на эту тему.
***
Он заходит к ней в палату только через три дня после возвращения группы спасения, посланной Койн в Капитолий. Все эти три дня он почти не спал, проверяя Китнисс, и узнавал от Бити всё новые и новые подробности про охморенного Пита. Навещал пару раз Джоанну, даже заглядывал к Энни. Но не решался зайти к Эффи. Да и вряд ли бы зашёл, если бы не Бити, который тонко намекнул ему, что стоит навестить Эффи.
«Ты с ней долго работал, Хеймитч, — мужчина поправляет очки, глядя на застывшего Эбернети, — она твой друг, если можно так сказать, — растягивает губы в улыбке, когда бывший ментор угольного слегка вздрагивает. — Точнее, подруга. Навести её. Ты должен.»
Хеймитч останавливается около двери в палату, не решаясь войти. Ему совсем не хочется видеть ссадины на её бледной коже, не хочется слышать стоны от боли, смотреть в глаза, полные сдерживаемых слёз.
Он боится.
Но всё-таки нерешительно толкает дверь вперёд, медленно заходя внутрь, потому что в голове звучат слова Бити о том, что он должен это сделать, а беспокойство затапливает его огромной волной.
Тишину палаты нарушает писк каких-то приборов и глубокое дыхание укрытой по подбородок одеялом Тринкет. От обилия белого цвета режет в глазах, и Эбернети на секунду прикрывает глаза, пытаясь успокоиться.
— Так и будешь стоять там, Хеймитч? — голос Эффи, некогда громкий и уже знакомый наизусть, сейчас невозможно тихий и кажется чужим. — Закрой, пожалуйста, дверь, — он кивает, прикрывая дверь, и подходит к кровати, скользя взглядом по её лицу. Ему почему-то хочется провести кончиками пальцев по царапине на её щеке, но он давит это желание в себе, ведь она не любит, когда кто-то прикасается к ней так.
Тринкет смотрит на него глазами цвета лазури и просит рассказать что-нибудь. И Эбернети начинает говорить: о здоровье Китнисс, охморе Пита, о медленно воплощающихся планах Койн, о роликах, которые снимают Крессида и её помощники. Говорит долго, иногда замолкает, размышляя над тем, стоит ли рассказывать про всё. А когда заканчивает, то смотрит на Эффи, глаза у которой закрыты и грудь вздымается от глубоко дыхания.
— Отдыхай, — произносит это тихо, на выдохе, поднимаясь с кровати. И тут же останавливается, когда слышит громкий вздох сзади.
— Подожди, — Эффи приподнимается на постели, хватая его за запястье, и сразу же одёргивает руку, прикусывая губу, — правую ладонь пронзает острая боль, от которой на глаза наворачиваются слёзы, а потом медленно отступает.
Она смотрит на свой сапфировый рисунок, боясь поднять взгляд на Хеймитча. На своего соулмейта.
***
— У тебя двадцать минут, Хеймитч, — Плутарх указывает взглядом на стоящую чуть позади них Эффи, передёргивая плечами от резкого порыва холодного ноябрьского ветра. — И постарайся не задерживаться, — хлопает мужчину по плечу, разворачиваясь к планолёту, и ступает широкими шагами по укутанной снегом дороге, не видя кивка Хеймитча.
Эбернети поднимает голову вверх и смотрит на ночное ноябрьское небо, которое украшают причудливые созвездия. Взгляд сам по себе выискивает одно единственное, знакомое наизусть. И когда Хеймитч находит его, из груди вырывается вздох, а рука против воли тянется к груди, туда, где находится его рисунок.
Он ведь так и не поговорил с ней. Просто ушёл тогда, до конца не осознавая, что нашёл свою половинку. А когда понял, то старался забыть об этом. Именно в тот момент Хеймитч разозлился на Койн и её «сухой закон», запрещающий любые алкогольные напитки в Тринадцатом.
И сейчас, когда всё то дерьмо закончилось, когда они все могут спокойно выдохнуть и разъехаться по разным уголкам Панема зализывать раны, когда у него есть шанс поговорить с ней, Хеймитч не решается. Он просто боится.
— Хеймитч, — голос у Эффи почти тот же, что и до начала Революции. — Так и будешь смотреть на небо? — на его плечо ложится затянутая в серую ткань правая ладонь, заставляя вздрогнуть.
У Эффи на ресницах снежинки и еле видный шрам на щеке, который виден даже под слоем косметики; лазурного цвета глаза, в уголках которых он видит слёзы, и закушенная нижняя губа. А ещё сапфировый рисунок, который она до сих пор скрывает.
— Знаешь, Хеймитч, — растягивает губы в подобии улыбки, поднимая взгляд на небо, — я буду скучать.
— Не будешь, — делает маленький шаг вперёд, когда она удивлённо смотрит на него. — У нас с тобой жизни связаны, — тянет руки вперёд, обнимая её. — Мы же родственные души, — гладит по спине, поднимая взгляд вверх. — Нам судьбой предназначено быть вместе до конца жизни, — он слышит её всхлип и чувствует, как она кивает.
Ночное ноябрьское небо украшают множество причудливых ярких созвездий, а взгляд уже привычно цепляется за одно единственное, которое похоже на букву «w».
У них с Эффи есть такое же созвездие. У них есть своя Кассиопея.
Комментарий к 46. Кассиопея.
Soulmate AU, в котором у родственных душ на теле одинаковые рисунки. В данном случае — созвездия.
Я только собиралась лечь в кровать, когда меня посетило вдохновение, серьёзно. Момент упустить я не могла. Обоснуя нет. Ругайтесь, злитесь, критикуйте, комментируйте, хвалите, да что угодно пишите, но вежливее, пожалуйста.
Написано под «IOWA — Одно и то же» и соответствующую картинку, которую я не смогу вам показать, увы. Авторское видение на прощание Хеймитча и Эффи, которое было в фильме, — в фильме зима, а у меня осень (ноябрь), потому что созвездие, описанное в этой части, можно увидеть в период с сентября по ноябрь.
Эта часть для тебя, Улита. Ты же знаешь, почему я заострила внимание на этом созвездии, да?
========== 47. Спасибо. ==========
За окном шумит ветер, вбивая в стекло мелкие, непохожие друг на друга снежинки. Она смотрит на яркие красно-оранжевые языки пламени, лижущие в камине сухие поленца, грустно улыбаясь своим мыслям. Взгляд у неё сейчас какой-то потерянный, а чуть дрожащие пальцы нервно комкают край домашней кофты. Хеймитч замечает это, когда садится рядом.
— Там… всё готово уже, — говорит тихо, стараясь не напугать её, но Тринкет всё равно вздрагивает, резко разворачиваясь к нему. — Извини, — смотрит виновато, сцепив пальцы в замок. Эффи лишь кивает, поднимаясь и уходя на кухню. А Хеймитч идёт за ней.
За столом сидят «несчастные влюблённые», тихо переговариваясь между собой, а приехавший в Двенадцатый Плутарх иногда вставляет свои слова, но делает это осторожно, будто боится чего-то. Сальная Сэй ставит вытащенный из духовки пирог на стол, отвечая на какой-то вопрос Пита.