Конечно, Витька — гений. Наверняка она итальянка. Как я сразу не сообразил? Какая-нибудь ревностная католичка, которая знает латынь, как свои пять пальцев. Они ж там молятся на латыни… Девушка смотрела на Витьку. Она ждала, что он скажет что-нибудь еще. Но Витька не знал ни итальянского, ни латыни. Он ничего не мог сказать ей. Говорить должен был я. А у меня вертелась на языке лишь одна фраза — на этот раз уже чисто профессиональная, юридическая. И я сказал эту фразу:
— Audiatur et altera pars! [8]
И девушка немедленно повернулась ко мне и с ожидающей улыбкой приоткрыла губы.
Она готова была меня выслушать. но что я мог сказать ей? Я ведь, по существу, тоже не знал латыни.
Я забыл даже то, что с грехом пополам сдавал на тройку. Я мог только, как попугай, произносить вызубренные изречения и не мог составить ни одной вразумительной фразы.
Я протянул ей пачку сигарет. Может, она курит? Она взяла эту пачку осторожно, как что-то незнакомое и непонятное, оглядела ее со всех сторон и тихонько положила на траву.
— Audio, — сказала она.
Я понял. Мы когда-то спрягали этот глагол. Она сказала: «Я слушаю». А что я мог сказать ей?
И вдруг — о счастье! — я вспомнил, что мне приходилось когда-то зубрить «Памятник» Горация. Наш толстый латинист не принимал зачета у тех, кто не знал «Памятник». Хочешь не хочешь, а зубри…
— Экзеги монументум, эрэ перэнниус, — затянул я, — регаликве ситу, пирамид альтиус, квод нон имбер эдакс, нон аквиль импотенс поссит дируер аут иннумерабилис аннорум сериес эт фуга темпорум…
Я читал «Памятник» уверенно, бойко, без запинки, хотя не смог бы так же бойко и без запинки перевести его. Значение многих слов забылось. Помнилось лишь их звучание.
Девушка слушала меня и улыбалась. Потом тихо сказала:
— Horatius Flaccus…
Я решил, что момент подходящий. Я показал рукой на Витьку и назвал его имя:
— Виктор.
Затем я прикоснулся рукой к своей груди и назвал себя:
— Михаил.
Затем я протянул руку к девушке и произнес латинское слово, которое еще помнил:
— Nomen! [9]
Она поняла. Она улыбнулась и негромко повторила:
— Виктор… Михаил.
Потом она показала рукой на себя и сказала:
— Корнелиа…
— Корнелия, — повторил я и улыбнулся ей. И Витька тоже улыбнулся и повторил:
— Корнелия…
Главное было сделано — знакомство состоялось. Теперь дело было за небольшим — узнать, как она здесь оказалась и что собирается делать дальше. Я взял лежащую возле Корнелии на траве пачку сигарет, вытащил одну, закурил и стал мучительно перебирать в уме немногие из запомнившихся мне латинских слов, пытаясь найти среди них подходящие. Но подходящих почему-то не находилось. Корнелия с любопытством следила за моими движениями. У нее был такой взгляд, будто она впервые видела, как закуривают сигарету.
«Странная девчонка!» — подумал я и решил, что проще всего было бы спросить у нее, где ее друзья, то есть, те, с кем она приехала. Слово «друзья» я знаю. «Где» — кажется, ubi… Есть такое изречение:
«Ubi bene — eadem patria» — где хорошо, там и родина. Значит, осталось слово «твои» или «ваши». Ага: «мой» — meus, «твой» — tuus. Зубрили когда-то и это. Итак…
— Ubi tuus amici sunt? — спрашиваю я.
Кажется, я говорю что-то не так — «tuus» ведь склоняется. Но, видно, Корнелия понимает меня, хотя и улыбается моей ошибке. Она поднимает руку и говорит только два слова:
— Longe sunt.
Я знаю эти слова, Я ведь учил еще и английский. Long длинно, далеко. Значит, ее друзья далеко. Но где далеко — на небе? Может, и впрямь эта девчонка прилетела на летающей тарелке? Но только откуда она знает латынь? Ведь не на латыни же говорят жители Венеры… И почему она знает Рим? Чепуха какая-то! Может, она просто сумасшедшая? Не похоже. Нет! Надо вносить полную ясность! Эх, дьявол! И за что я тогда так не любил латынь?..
Я снова выискиваю в своей памяти слова. Наверно, по-английски я сказал бы это сразу: «When did you Tome in the USSR?» — «Когда вы приехали в СССР?» Но как сказать это по латыни? Там ведь и слова-то такого нет — «СССР». И даже слова «Россия» там нет. Слишком уж допотопный язык!..
«Veni, vidi, vici…» — услужливо подсказывает мне память. — «Пришел, увидел, победил…» Ага! Veni! Это то, что надо! Вопросительные слова по-латыни часто начинаются с «qu». «Quen», что ли? Нет! Не то… Ага — «quando!» До чего ж глубоко в памяти сидят нужные вещи! Сразу и не докопаешься. Вот у Витьки в электронных машинах это просто; все, что машина запомнила, — сейчас же и к услугам. А тут ройся, ройся в своих извилинах!.. Итак, значит…
— Quando venisti in Soviet Union?
Она отвечает быстро и, как мне кажется, обрадованно:
— Quod «Soviet Union» est?
Она произносит это очень естественно и просто, как будто в ее вопросе нет ничего особенного. А ведь я понимаю ее вопрос. Quod — это «что». Она спрашивает, что такое Советский Союз. Об этом может спросить только либо сумасшедший, либо существо с другой планеты. Но она не похожа на сумасшедшую. Совершенно не похожа. И она не похожа на существо с другой планеты. Она слишком земная и говорит на земном, хотя и древнем языке. И все же она не знает, что такое Советский Союз, хотя находится в нем. И не знает слов «Куба» и «Фидель». Но знает слово «Рим». Странно! Очень странно все это! Однако сейчас ей нужно ответить, И снова память выталкивает зазубренные слова, которые дают мне ключ. «Terra incognita» — неизвестная земля. Это-то я знаю! Как часто латинист говорил это про меня! Что, мол, для меня латынь — terra incognita… Ладно!.. Сейчас «неизвестную» можно отбросить. Мне нужна «земля». Еще бы вспомнить слово «эта»!
«Hie, haec hoc, iste, ista, istud», — выскакивают вдруг заученные некогда местоимения. Ура! Эврика!
Я обвожу рукой вокруг себя — широко, вольно — и говорю:
— Terra ista Soviet Union est![10] Советский Союз, — добавляю я для большей ясности по-русски. — Россия.
Она чему-то очень грустно улыбается и произносит:
— Terra ista regnum Bosporus fuerat [11].
Да, я согласен с ней: когда-то здесь, в Крыму, было Боспорское царство. Когда-то страшно давно, еще до древней Руси, до Рюрика и Олега. Кажется, еще в период древней Греции и древнего Рима. Я запомнил это царство, потому что в нем было грандиозное восстание рабов под руководством Савмака. Рабов, которые победили и создали свое, справедливое государство. Хотя и ненадолго… Когда-то я делал семинарский доклад о правовых актах вождей рабских восстаний. Было там несколько фраз и о Савмаке. Но ничего больше о Боспорском царстве я не знал. Почему она вдруг вспомнила про него? Как это можно — знать Боспорское царство и не знать Советского Союза? Что она за человек? Откуда она взялась? Из какого-нибудь кургана вылезла?.. Откуда… Откуда… Как это по латыни?.. «Unde», кажется… А может, не «unde»… Ну и что? В крайнем случае, она скажет свое «non intellego».
— Unde venisti?[12] — спрашиваю я.
Видимо, я не ошибся. Видимо, Корнелия поняла. Она снова показывает рукой на небо и коротко отвечает:
— Inde veni.
— Что она говорит? — спрашивает меня Витька. — Чего ты от нее добился?
— Она говорит, что пришла оттуда. — Я показываю головой вверх. — Что там у нее друзья. Она не знает, что такое Советский Союз, но помнит, что здесь когда-то было Боспорское царство. Все это кажется мне бредом, Витька… Самым настоящим бредом. Может, она сбежала из сумасшедшего дома?
Витька искоса глядит на Корнелию, усмехается.
— Не похоже. У больных не такие глаза. И потом в сумасшедших домах наверняка нет таких стильных спортивных костюмов. Их, кажется, нет даже в наших магазинах.
Я внимательно смотрю на ее костюм. Он тонкий, почти черный и шелковистый. Какие-то неуловимые серебристые нити поблескивают в нем. Я гляжу на ее ноги. Они обуты в очень странную обувь. Я еще ни разу не видел такой обуви. Это какие-то литые, плотно обтягивающие ступню боты с небольшими широкими каблучками. Эти боты сделаны не из резины и не из полиэтилена, а из какого-то совершенно неизвестного мне материала. И на них нет никаких застежек. Непонятно, как снимают и надевают эту обувь.