Хочу сказать несколько слов об обстановке жизни в те суровые годы. Утром, идя на работу, мы встречали колонны заключенных, которых вели на работу. Большой проблемой было получить разрешение на выезд с объекта в отпуска. Первый раз мне удалось поехать в отпуск после двух лет работы. Подготовка к испытаниям водородной бомбы велась в условиях строгой секретности. Крайне ограничен был доступ к информации, что очень мешало работе. Дело доходило до курьезов. Один из наших сотрудников, прочитав в газете сообщение об успешном испытании водородной бомбы, воскликнул: "Где-то ведь люди занимаются делом".
Вместе с тем, неправильно было бы представлять нашу жизнь только в мрачных тонах. Мы были молодыми и жизнь казалась прекрасной. Сейчас удивляешься тому, как, работая по 12 часов, а иногда и сутками напролет, мы успевали много читать, общаться, ходить в гости, учиться, заниматься спортом и многое другое. А ведь это было. Летом по воскресеньям, когда позволяло время, большинство отправлялись на стадион, где устраивались соревнования между отделами. Помню, что я, несмотря на свой небольшой рост, участвовал в соревнованиях по волейболу в одной команде с таким признанным мастером, как Г.Н.Флеров. Или, едва научившись играть в теннис, я сражался с И.Е.Таммом, который очень не любил проигрывать. Между теоретиками и экспериментаторами проходили турниры по шахматам и настольному теннису. Зимой на лыжах отправлялись на прогулки в лес. С благодарностью вспоминаю лекции, которые читали молодым специалистам И.Е.Тамм, Я.Б.Зельдович, Д.А.Франк-Каменецкий, В.Ю.Гаврилов и другие. Ну и конечно, когда удавалось вырваться в Москву или Ленинград, — театры.
В начале августа 1953 г. мы закончили лабораторный этап ядерно-физических исследований — калибровкой на нейтронном генераторе индикаторов для определения мощности взрыва. Их облучение длилось непрерывно несколько суток. 12 августа 1953 г. успешным испытанием первого отечественного термоядерного заряда была завершена большая работа коллектива объекта, ныне Всесоюзного института экспериментальной физики.
Вспоминая, что же отличало Андрея Дмитриевича от других известных ученых и прекрасных людей, с которыми нам довелось общаться в те годы, мне кажется, что, прежде всего, — непосредственность и естественность проявления его таланта, внутренней порядочности доброго отношения к людям. Это находило выражение и в мелочах повседневной жизни, и в тех случаях, когда для проявления их требовались усилия. Говорят, что когда начальник секретного отдела, в котором хранились особо важные документы, обратился к Андрею Дмитриевичу с вопросом, какие из документов необходимо спасать в первую очередь при чрезвычайной ситуации, последовал ответ, что в первую очередь необходимо спасать ученых и их семьи, а документов они напишут сколько угодно. Помню, один из моих товарищей защищал кандидатскую диссертацию. В это время в зале заседаний совета появился Андрей Дмитриевич, только что прилетевший из Москвы. Прослушав защиту, он выступил и сказал, что вчера он присутствовал на защите докторской диссертации в одном из столичных институтов, которая уступает рассматриваемой работе, и что справедливо будет соискателю присудить степень доктора наук. Его предложение было принято.
Известен случай, когда в 1951 г. (!) Андрей Дмитриевич и Е.И.Забабахин выступили перед высоким начальством (А.П.Завенягиным) в защиту Л.В.Альтшулера и предотвратили нависшую над ним угрозу. Не остался Андрей Дмитриевич равнодушным и к судьбе водителя автомобиля, за которого после небольшой аварии с машиной (в которой ехал Андрей Дмитриевич и Юрий Аронович) взялись компетентные органы. Таких примеров можно привести много.
Общение с Андреем Дмитриевичем для нас, молодых людей, было школой доброты и нравственности, школой неординарных подходов к научным вопросам и их решениям. У меня наиболее сильное впечатление оставила необычность его личности.
С годами взгляды Андрея Дмитриевича и его оценки событий менялись. Ему — великому гуманисту, часто задавали вопрос о том, как он оценивает свою причастность к созданию термоядерного оружия. Такой же вопрос встает и перед другими участниками этих работ.
Мне кажется, что наиболее полный ответ он дал в интервью во время 38 конференции участников Пагуошского движения в 1988 г. Он сказал: "Однако судьба меня догнала… И уже, когда меня к этой работе привлекли (а мы, повторяю, считали ее важной и нужной), тогда я стал работать не за страх, а за совесть и очень инициативно. Хотя не могу скрыть и другой стороны, мне было очень интересно. Это не то, что Ферми называл „интересной физикой", тут интерес вызывала грандиозность проблем, возможность показать, на что ты сам способен, — в первую очередь, самому себе показать". Логика развития науки с неизбежностью привела к созданию ядерного и термоядерного оружия, а судьба выбрала Андрея Дмитриевича. История работ по созданию оружия в США и в СССР подтверждает, что ученые, лишенные информации о работах друг друга, мыслят одинаково, что определяется внутренней логикой научного процесса. Человечество ожидает, хочет оно этого или нет, еще не одно крупное научное открытие, которое может представлять для него потенциальную угрозу. Главное, что неоднократно подчеркивал Андрей Дмитриевич, — осознание учеными своей большой ответственности. Он подал такой пример и сделал все от него зависящее, чтобы это страшное оружие никогда не использовалось.
В 1990 г. в американском журнале была опубликована статья "Водородная бомба: Кто выдал секрет?". В ней отмечается, что информация, переданная Фуксом, не могла помочь русским в создании водородной бомбы, но, вместе с тем, делается еще одна попытка, со ссылками на высказывания известного физика Ханса Бете, показать, что "по соотношению изотопов Андрей Сахаров мог достаточно легко сделать вывод, о том, что… термоядерная реакция происходила в сверхсжатом термоядерном горючем [5]". Речь идет о том, что в конце 1952 г. было взорвано на земле сложное, тяжелое (65тонн) устройство «Майк» с целью проверки идеи Улама-Теллера «настоящей» водородной бомбы, или, ее назвал Андрей Дмитриевич, — "третьей идеи". В результате взрыва образовалось большое количество радиоактивных продуктов, элементный анализ которых, в принципе, может позволить сделать определенные выводы о конструктивных особенностях термоядерного заряда. Авторы статьи пишут: "Итак, взорвав «Майк», Соединенные Штаты навели Советы на верный путь!" "Я считаю, что вероятно, это так и было, — говорит Бете. — Доказать это я не могу, а Сахаров, хотя он теперь и свободен, в определенной степени, вряд ли собирается рассказывать нам об этом". Попытаюсь кратко рассказать об этом. Естественно, что попытки проанализировать продукты взрыва «Майк» предпринимались, об одной из них Андрей Дмитриевич упоминает в его книге «Воспоминания». Однако они оказались безуспешными по одной простой причине — в то время сделать такой анализ мы просто не могли. Прежде всего, отсутствовала методика отбора проб радиоактивных продуктов взрыва в тихоокеанском районе (взрыв «Майк» был проведен на атолле Эниветок), что крайне важно для получения информативных проб. Перемещение продуктов взрыва в верхних слоях атмосферы на некоторое расстояние от места взрыва сопровождается существенным изменением их элементного состава, что исключает возможность каких-то достоверных выводов. Отсутствовали также методики анализа и аппаратура для детального элементного анализа проб. По этим причинам анализу, который ограничивался в основном поисками Be7 и U237, были подвергнуты атмосферные осадки (снег), выпавшие в средней полосе России. Как и следовало ожидать, активность взятых проб оказалась на уровне естественного фона, что исключило возможность какого-либо анализа. Можно утверждать, что никакой информацией об элементном составе продуктов взрыва «Майк» Андрей Дмитриевич не располагал. Разработка "третьей идеи" Андрея Дмитриевича и его сотрудников от начала и до конца основывалась на их идеях и расчетах наших математиков. Следует заметить, что в ноябре 1955 г. впервые был испытан при сбрасывании с самолета боевой вариант (!) советской «настоящей» водородной бомбы.
5
Русский перевод статьи опубликован в журнале «Инженер», 1990, № 8,с.30; № 9, с.28. См. также УФН, 1991, т. 161, № 5, с. 153. (Прим. ред.)