Но главные обвинения Хрущеву в 1957 году предъявлялись все же иные. А именно самодурство, нежелание никого слушать и постепенный переход к единоличному правлению. В переводе на язык партийных лидеров того времени, включая даже Молотова, Маленкова или Ворошилова: новый Сталин нам не нужен.
Никакого «заговора старой гвардии» накануне пленума, по словам Шепилова, не было. Был взрыв возмущения, была абсолютная уверенность, что дальше ехать некуда, и что уход Хрущева, пытавшегося превратить коллективное руководство в единоличное, дело неизбежное.
Допускаю, что мой дед ошибался и говорил лишь о себе. Сведения же о том, что Маленков, Молотов и Каганович собирались вместе и обсуждали, как убирать Хрущева, полагаю, тоже заслуживают доверия хотя бы потому, что тот же вопрос обсуждали в то время и в других кабинетах. Просто Шепилов был не слишком желательной фигурой именно в компании трех сталинских соколов: человек другого поколения, из другого теста. Трудно себе представить, чтобы они звали для беседы Шепилова или любого иного «юнца». Но по словам деда тот же вопрос о Хрущеве свободно и без особых разногласий обсуждался им с его другом Борисом Николаевичем Пономаревым, с хорошим знакомым маршалом Жуковым и другими.
Видимо, сталинская гвардия абсолютно не учла, что, победив Хрущева на Президиуме, она проиграет ему на пленуме. Не учла, что на дворе 1957 год, и для партийной массы кое-что изменилось. Это в 1952 году сталинскими палачами были равно и Маленков, и Хрущев. А в 57-ом имя Хрущева (или Шепилова) все же связывалось с XX съездом, имена же людей типа Маленкова со сталинским прошлым, и больше ничем.
Самая серьезная угроза для Хрущева исходила, видимо, не «справа» от партийных консерваторов. Она шла «слева», от еще больших «либералов», людей типа Шепилова. Выступление Шепилова против Хрущева бурное, с места, без подготовки было воспринято им как удар в спину, удар от своих. Характерно, что после отстранения «антипартийной группировки» от высшей власти больше всего шишек досталось не Молотову или, скажем, Ворошилову. Долго и упорно Хрущев мстил именно Шепилову, а также впоследствии Георгию Жукову.
Политики тоже люди; они могут простить ненависть, но не презрение. А все выступление Дмитрия Шепилова сводилось к произнесенной им фразе, которая не только в эпоху Хрущева, но долго еще в России будет оставаться крамольной. Он сказал: «Неграмотный человек не может править государством». Полагаю, что эта фраза больше, чем что-либо иное, объясняет, почему политическая карьера Шепилова прервалась с того момента и навсегда.
Здесь надо расставить некоторые акценты.
Я не раз встречал в доме у деда людей с восторженными глазами, говоривших неясные фразы об исторической несправедливости, о страшной для страны ошибке, и так далее. Было это, заметим, уже в брежневскую пору. Безнадежная мечта о возвращении Шепилова к власти жила долго; по моим наблюдениям, и сам дед до конца не мог поверить, что «наверх» ему уже хода нет. Тем более что в 70-е и 80-е годы шла постепенная его реабилитация: сначала в армии (был выведен в запас,- что дало ему право на генеральскую пенсию), затем в КПСС, Академии наук (и там, и там Шепилова исключили по указанию Хрущева уже после пленума 1957 года). И при каждой ступени реабилитации то с оглядкой через плечо, то вслух произносимые слова: несправедливость устранена.
И все же круг людей, лелеявших мечту о возвращении Шепилова в большую политику, можно и нужно очертить ясно. Это либерально-лояльная творческая интеллигенция, ученые, наиболее грамотные чиновники 50-х, 60-х и даже начала 70-х годов. Потом история ушла дальше, пока не нашла уже следующему поколению тех же социальных слоев новых героев кому диссидентов, кому Горбачева.
Дело в том, что в политическом плане Дмитрий Шепилов был кумиром и надеждой советской интеллигенции. Именно в нем воплотилась на каком-то этапе истории СССР вековая мечта любого Мольера найти себе короля-Солнце; любого порядочного чиновника найти себе начальника, перед которым не надо будет скрывать свою грамотность.
Биография Шепилова вообще была идеальной для политического кумира эпохи неизбежных перемен не побоюсь даже сравнения с Джоном Кеннеди. Профессор экономики в возрасте 34 лет; доброволец московского ополчения, прошедший от Сталинграда до Вены, от рядового до генерала (фактически исполнял обязанности командующего 4-й Гвардейской армией); спаситель Вены как известно, город нами почти не обстреливался, вот только книги по истории (в СССР, не в Австрии) не указывали, кто отдал об этом приказ; один из авторов первого в Советском Союзе учебника политэкономии, получивший за это звание членкора. Мало? А репутация человека, осмелившегося поспорить с самим Сталиным из-за генетики, выступив против хрущевского протеже Лысенко? А самый стремительный взлет из всех политиков 50-х годов от редактора «Правды» в момент смерти Сталина до секретаря ЦК по культуре и искусству, кандидата в члены Президиума в 57-м?