Моя Олеся хорошая. Добрая, открытая, мне кажется, даже слишком…
— Спасибо. Не представляю, что бы без тебя делала.
— Поехали домой, — растирает ладони, постоянно оглядываясь по сторонам, — по дороге расскажешь про отца. Совсем все плохо, да?
— Честно говоря, даже называть его так не хочется, — опускаю взгляд, — отец…
— Все будет хорошо.
Подруга крепко стискивает мою руку и тянет прочь из этого места.
Пока я устраиваюсь на сиденье ее голубого кабриолета, Леся успевает подправить макияж.
— Слушай, — пристегиваюсь, — Панкратов — сын мэра? Или просто однофамилец?
— Его самого. Самовлюбленный кретин он — этот Андрюша. Ума не приложу, как вообще мой Витася с ним дружит.
— Давно?
— Всегда. Они в одном классе учились, потом Андрюха в Москву перебрался. Сразу после школы. Редко сюда приезжает. А еще… у нас дома через дорогу друг от друга, — уточняет, но на меня не смотрит.
Последнюю реплику я пропускаю мимо ушей, и очень зря на самом деле. Потому что проявление этого соседства даст знать о себе уже ночью.
— Да плевать на него. Ты сама-то как? Отчим вчера сильно орал?
— Так, забей… Они с мамой сегодня с утра на несколько дней в Европу свалили. Уже счастье.
6
Андрей
— Мы еще увидимся?
— Не думаю, — мотнув головой, закрываю дверь прямо перед носом девчонки, позади которой сразу появляется охрана.
Веду пальцами по затылку, понимая, что имени ее не помню. Точнее, даже не спрашивал. А смысл?
Убрав руки в карманы, заглядываю в столовую. Время около семи вечера. Как раз ужин.
Семейка в сборе. Почти в полном.
— У тебя брат в больнице, ты бы хоть постеснялся! — отец заводит свою извечную шарманку нравоучений. Моралист, блин…
Как и всегда, эмоционально бросает столовые приборы, звеня серебром о фарфоровую тарелку.
— Мать места себе не находит, а он со всякими… — переводит дыхание, — шляется. Совесть у тебя есть? Хоть какая-то? Таскаешь в дом не пойми кого.
— Малому сейчас без разницы, где я шатаюсь и с кем сплю. Он без сознания. Вам, кстати, тоже не мешало бы сбавить обороты и не лезть в мою личную жизнь.
— Андрюша… — мама театрально охает.
— Я все и так знаю, мама, — сажусь на стул и вытягиваю под столом ноги. — Ты не таким меня воспитывала. Помню.
Мама покачивает головой, поправляя воротник своей идеально выглаженной белой рубашки.
— Что с тобой происходит? — печально скользит глазами по моему лицу. Мама любит проявлять сочувствие, особенно там, где не надо.
— Вкрай обнаглел он, вот что с ним происходит, — вмешивается отец.
От воплей с пеной у рта его лицо приобрело нездоровый багровый оттенок, а глаза налились кровью. Еще немного, и от усердного воспитания полопаются капилляры.
— Я вас услышал, — щелкаю пальцами по хрустальному бокалу. Если разобрать всю посуду, что стоит на столе, детально, то можно заметить, что живем мы до сих пор словно при царе, золотых кубков только не хватает.
— Кстати, радостная новость, — отец прищуривается.
Делает долгую паузу, жадно поглощая воду из стакана. Скорее всего, у него сушняк после очередных «посиделок» в сауне.
— Ты остаешься в городе.
— А как же учеба? — мама чуть вытягивает шею.
— Я перевел его в наш местный вуз. Еще вчера.
Вот эта новость не радует. Поднимает где-то внутри бурю эмоций, которые я привычно сдерживаю.
— С чего такая забота? — смотрю на папашу в упор.
— С того, что мне надоели твои выходки. Теперь ты будешь здесь, под моим личным контролем. К тому же брату не помешает твоя компания, — отрезает без права на апелляцию.
Киваю. Последние слова оставляют осадок.
Если бы я был рядом…
Передергиваю плечами, чтобы сбросить эти ощущения.
Значит, в местный универ… прекрасно.
Семейное сборище покидаю в наивысшей точке раздражения. На улице упираюсь плечом в колонну на крыльце, наблюдая за подъезжающей к соседнему дому машиной Бережной.
Голубой кабриолет, большего каламбура не придумаешь.
Сжимаю в кулак вейп и в сотый раз за день вспоминаю, что бросаю курить.
Тачка паркуется во дворе, который открыт для моего взгляда. Как на ладони.