Глава 2
Оля
Как правило, после тренировки мы втроём: я, Пашка и Маша заходили в одно из ближайших кафе, чтобы перекусить и обсудить последние новости.
Но сегодня настроя на дружеские посиделки ни у кого из нас не было. Уже завтра нам предстояло вылететь в Россию на чемпионат.
Переживала ли я? Да. Отрицать это было бесполезно.
- Я так давно дома не была, - призналась Маша, когда мы остались вдвоём.
Жили мы с ней в одной квартире, которую, снимал нам тренер, ибо тех денег, что удавалось заработать беря подкатки, хватало только на еду и самое необходимое. Однокомнатная, расположенная неподалёку от катка квартира была достаточно уютная, так что жаловаться не приходилось. Да и какое у меня вообще было право жаловаться?!
- Извини, - добавила Маша, не услышав от меня в ответ ни слова.
- Всё в порядке, - вздохнула я, поправив на плече лямку сумки с коньками.
Несмотря на то, что жизнь текла своим чередом, к шумной Америке до конца я так и не привыкла. На Родину меня тянуло безумно, но я знала - нельзя! Не для того я сбежала, бросила всё, что мне было дорого.
Да и куда мне было возвращаться? Своего у меня не было ничего, а квартира матери… Как я могла назвать домом место, где никогда не чувствовала себя по-настоящему свободной, не была счастлива? Да и о том, что мать простит меня, можно было забыть хотя бы потому, что просить прощения я не собиралась – было не за что. Кто из нас кого предал – не важно. Важным было лишь то, что даже спустя год я всё ещё оставалась чужой. И там, в России, и здесь.
Всё, что я могла, как и прежде работать, работать и ещё раз работать. Только теперь я знала для чего именно, и сама хотела этого.
- Когда-нибудь у меня будет то место, которое я смогу назвать домом, - после затянувшегося молчания, всё-таки сказала я и посмотрела на идущую рядом Машу.
Она ответила мне одним лишь взглядом, без лишних, ненужных слов. На два года младше меня, она была весёлой, жизнерадостной и в то же время не по годам мудрой. Что она могла ответить мне? Как и Паша, она читала одно из недавно вышедших интервью моей матери, где та заявила, что у неё больше нет дочери.
Совсем скоро… Совсем скоро я увижу её. И Тимура. Я очень надеялась, что мой страх перед ним ушел в небытие и никак не повлияет на выступление. Потому что он и так сломал во мне слишком многое, слишком многое отобрал. Большего позволить ему я просто не имела права.
- Ольк, - мы уже легли спать и выключили свет, когда вдруг послышался встревоженный голос Машки.
- А?
- Завтра едем в Россию и… я так переживаю! А что, если я завалю выступления и не попаду на чемпионат Европы?
- Завалишь - поедешь на следующий год, - после недолгого молчания отозвалась я, вынырнув из опять некстати нахлынувших воспоминаний.
Ещё несколько дней назад мне казалось, что я готова к этой поездке, к предстоящим встречам, а теперь вдруг поняла, что нет.
Что придёт в голову Тимуру, когда мы снова окажемся рядом? Как я могу быть готова к тому, о чём даже представления не имею?!
Вздохнув, я перевернулась на живот. И без того не идущий сон рассеялся окончательно.
- Да и вообще, Маш, что за пессимизм? Не верю, что это говорит мне Мария Анохина! – поддразнила её, пытаясь хоть как-то встряхнуть нас обеих. - Та, что всегда уверена в себе и не отступает ни при каких обстоятельствах! Куда она подевалась?
- Она уехала в отпуск, - невесело хмыкнула подруга и призналась: - Меня колотить начинает при одной мысли, что я реально могу поехать на чемпионат Европы!
- Мне бы твои переживания, - снова вздохнула и подмяла под себя подушку, в темноте пытаясь разглядеть силуэт Маши. - У меня другие страхи. Увижусь с Богдановым и… Не знаю, что будет. Как бы ни накрыло меня, - теперь невесело усмехнулась уже я. - Впервые нам придется соперничать друг с другом на соревнованиях.
Анохина молчала. Привыкнув к темноте, я начала различать контуры мебели, неясные детали комнаты. С улицы раздался резкий звук автомобильного гудка, затем вновь повисла тишина. Поняв, что не усну, я присела и, подобрав ноги, обвила их руками.
- Знаешь, - заговорила снова, - весь этот год я пыталась понять его. Пыталась понять, что двигало им эти годы. Два года, Маш. Два года мы катались вместе. Это ведь не две недели и не два месяца…
Неожиданно для самой себя я поняла, что впервые говорю о наших с Тимуром отношениях настолько откровенно. Только откровенность эта не осталась бесследной для меня же самой – горло неожиданно сдавило, к глазам подступили незаметные в темноте, но хорошо слышащиеся в голосе слёзы. А я-то думала, что больше не плачу… Даже находясь за тысячи километров от меня, проклятый Богданов делает меня слабой.