Удивительным было и ощущавшееся почти на физическом уровне… умиротворение. Это единственное слово, пришедшее Дреа на ум. Умиротворение. Ей стало покойно и уютно. Она почувствовала себя в безопасности.
Постепенно рассматривая немногочисленную группку окруживших ее людей, Дреа заметила, что все они приблизительно ее ровесники, лет тридцати, и все как на подбор приятной внешности, бодры и здоровы. Многих из них Дреа никогда при жизни не назвала бы красивыми. Теперь же их красота была для нее неоспорима. Это оказалось так просто. Раньше красивое от некрасивого она различала лишь глазами, не включая сознание. Но ведь зрение связано с мозгом, не так ли? Следовательно, ее мозг до сих пор сохранил способность воспринимать разницу между красотой и уродством. Значит, это ее сознание работает независимо от мозга? Дреа всегда считала, что сознание и мозг – одно и то же, но… выходит, это не так.
И еще одно: глядя на этих людей, Дреа каким-то образом удавалось понять, кем каждый из них был раньше, и это сбивало с толку, потому что некоторые прежде имели другой пол. Женщина, которая первой явилась ей, вызывала меньше всего путаницы – ее образ казался более цельным и нерушимым, не измененным наслоениями предыдущих воплощений, – создавалось впечатление, что она уже давно находится в этом обличье. Дреа сосредоточила внимание на ней – это давало отдых голове и глазам. Она устала и была не в состоянии переварить информацию о разных перевоплощениях.
– Вы видите их всех, – проговорила женщина с оттенком легкого удивления в голосе. Под словом «их» она подразумевала не только присутствующих людей, но и их прежние реинкарнации.
– Да, – подтвердила Дреа. Обмен информацией происходил здесь чрезвычайно насыщенно – собеседники воспринимали гораздо больше того, что было сказано.
– Вы все очень быстро усваиваете.
Жизнь заставила, иначе нельзя. В течение многих лет Дреа училась – сначала думала, как получить то, что необходимо для выживания, то есть как прокормиться, потом, повзрослев, изучала людей уже более осознанно, чтобы определить, как ими манипулировать в своих целях.
– Почему она здесь? – в неподдельном замешательстве спросил один из мужчин. – Ей здесь не место. Вы только посмотрите на нее.
Опустив глаза, Дреа оглядела себя и выяснила, что одета, но во что, ей-богу, не могла понять – детали расплывались. А может, речь не об одежде и он видит на ней пятна прожитых ею лет, так же как она видит их прежние воплощения? Перед мысленным взором Дреа вдруг пронеслись, как кадры фильма, подробности собственной жизни, и она увидела, насколько порочны были ее дела и помыслы. Дреа вспыхнула от гнева: ведь все это от того, что она изо всех сил старалась выжить, и если ему это не по вкусу…
Гнев прошел так же внезапно, как вспыхнул, сменившись стыдом. Она в своей жизни не сделала ничего хорошего. Она научилась ловко манипулировать мужчинами, чтобы получить желаемое, была чертовски хорошей любовницей и использовала секс в качестве оружия. Она лгала, воровала и очень во всем этом преуспела. Но ни один из ее поступков не имел благую цель. Она всегда действовала исходя из своих интересов. К благородству она никогда не стремилась.
Дреа смело посмотрела человеку в лицо и увидела, что он был владельцем похоронного бюро. Он зарабатывал на смерти, помогал близким пережить горе. Он все повидал на своем веку – хоронил всех, от младенцев до глубоких стариков, тех, кого любили и оплакивали сотни, и тех, о ком никто не печалился. Он привык к смерти и не боялся ее. Она для него являлась неотъемлемой частью естественного хода событий.
Жизненный опыт научил его трезво смотреть на вещи и видеть все без прикрас. Он видел людей насквозь, такими, какие они есть, а не такими, какими они хотели казаться.
Он сразу увидел ее сущность, сущность никчемной женщины. Никчемной. Она ни на что не годна. Ей нет оправданий. Дреа печально понурилась, заключив из его слов, что ей не место в этом прибежище покоя и умиротворения. Она его не заслужила. Все ее поступки, все, чего касалась ее рука, было отравлено мелочным эгоизмом и безразличием к людям.
– Она здесь неспроста, – проговорила женщина, хотя вид у нее был не менее озадаченный, чем у мужчины. – Кто ее сюда привел?
Присутствующие начали переглядываться в поисках ответа, но его, по-видимому, никто не знал. Это… похоже на суд, подумала Дреа, хотя и не окончательный. А тех, что столпились вокруг, наверное, можно назвать привратниками.
Сегодня их очередь распределять вновь прибывших в предназначенные им места.
Вот только с ней вышла ошибка: этот мир не для нее, загрустила Дреа. Она ничего не сделала такого, чтобы заслужить его. Позор оказаться отвергнутой расстроил Дреа, которая смутилась чуть ли не до слез. Здесь хорошо, но ей не сюда, потому что она этого недостойна. И все-таки не по своей же милости она очутилась здесь. Как бы глупо это ни прозвучало, но Дреа не знала, как сюда попала и как отсюда выйти.
Если она не удостоилась этого замечательного мира, стало быть, ей уготовано местообитание похуже. Возможно, это как раз небытие, которого она ждала, окончательное уничтожение сущности или, что гораздо хуже, самая настоящая геенна огненная с огнем и серой, как описывают ее проповедники. Дреа была не религиозна, никогда не отличалась набожностью. Даже в детстве относилась к этому скептически – ведь опыт доказывал, что никакой добрый дух тебя не защитит.
Это, быть может, не тот рай, как его обычно представляют, но все же очень на него похоже, поскольку здесь определенно живут добро и покой. Или это следующая жизнь, и лишь достойный будет в нее допущен. Для таких, как она, никакого продолжения не предусмотрено – никакой тебе жизни духа или души и сознания.
Дреа снова вспомнила свою жизнь, взвесила и нашла ее очень легкой.
– Если вы скажете мне, как отсюда уйти, – сокрушенно проговорила Дреа, – я уйду.
– Я бы вам помогла, – с сочувствием отозвалась женщина, – но вас же кто-то привел сюда, и нам необходимо выяснить…
– Это я. – Какой-то мужчина решительно приближался к кружку, в центре которого находилась Дреа. – Простите, что опоздал. Все произошло очень быстро.
Головы присутствующих повернулись к нему.
– А, Олбан! – отозвалась женщина. – Да, быстро. – «Что такое Олбан, – заинтересовалась Дреа, – это его имя или приветствие?» – Имеются смягчающие обстоятельства?
– Имеются, – серьезно ответил незнакомец и улыбнулся Дреа. Его улыбка заставила ее сердце дрогнуть. Темные глаза сосредоточенно изучали ее лицо, вглядываясь в каждую черточку, словно он старался запечатлеть ее в своей памяти или желал подтвердить старые воспоминания.
Дреа пристально посмотрела на человека. Уверенная, что никогда его не видела прежде, она в то же время угадывала в его лице что-то до боли знакомое. Она чувствовала, что должна знать его. Он выглядел ее ровесником, лет тридцати, как и остальные – казалось, люди здесь, достигнув среднего возраста, оставались такими навсегда. Дреа попыталась проникнуть в его прежние жизни, чтобы узнать о нем больше, но, как и в случае с женщиной, ничего не смогла обнаружить. Ее отчего-то неудержимо влекло к нему, хотелось быть рядом, прикасаться к нему. Ее сердце переполняло чистое, платоническое чувство – мучительная в своей простоте любовь, и Дреа невольно протянула ему руку.
Мужчина с улыбкой пожал ее, и в этот миг Дреа все поняла. Сомнений не было, она это знала, и все.
Слезы выступили на глазах, покатились по щекам, но улыбка не сходила с ее лица. Крепко сжав руку сына, они поднесла ее к губам, скользнула легким поцелуем по суставам его пальцев. Это был ее сын по имени Олбан.