Обернувшись, он облокотился на спинку стула и сдернул посудное полотенце, висевшее на одной из ручек буфета. Он завернул в него пакет мороженого гороха, положил импровизированный ледник на стол, а поверх водрузил руку.
– Ты уволилась? – спросил он.
– Да, – ответила Энди: у нее не было причин скрывать это. Он благодаря своей потрясающей интуиции просчитывал все ее действия наперед, что ее тревожило и злило – ведь это не игра в шахматы, где определенное количество фигур передвигается по ограниченному пространству доски. Ведь она могла поступить как угодно: например, прямиком отправиться в аэропорт или уехать куда глаза глядят на машине, не заворачивая домой. Но он, поди ж ты, догадался, какой вариант из всех возможных она выберет, и ждал ее здесь.
– Можешь вернуться. – Он сверкнул на нее своими темными опаловыми глазами, и ему про нее все сразу стало ясно. – Ни к чему бросаться в бега. Салинас считает тебя умершей.
Энди обхватила локти ладонями, пытаясь сохранить тепло. Она все еще мерзла, правда, уже не стучала зубами.
– Тогда зачем ты меня разыскивал? Зачем следил за мной?
– Я тебя не разыскивал. Зачем? – с ледяным спокойствием проговорил Саймон. – Я всегда знал, где ты.
– Всегда? – эхом переспросила Энди. – Как это возможно?
– Когда тебя выписали из больницы, я отправился за тобой следом.
Значит, он постоянно находился рядом? Все это время? Энди удивленно заморгала: свет лампы вдруг показался ей очень ярким. Для Энди все вдруг прояснилось.
– Значит, это ты оплатил мое лечение! – враждебным тоном, будто он вклинился перед ней в очередь в местном «Уол-марте» перед рождественскими праздниками, сказала она.
Саймон небрежно махнул рукой, отвергая ее обвинения как несущественные.
– Зачем? – спросила Энди. – Я вполне могла заплатить сама. Ты же знаешь, средства у меня есть.
– Я не хотел, чтобы ты лечилась на его деньги. – Он вложил в свои слова примерно столько же чувств, как если бы заказывал гамбургер. Но взгляд его темных глаз был снова прикован к ней, и Энди почувствовала его обжигающую силу. Она понятия не имела, о чем он думал, но под его взглядом почувствовала неловкость и оттого даже немного согрелась.
– Но… почему? Ведь он нанял тебя убить меня. Если бы не авария, ты бы… я знаю, что ты это сделал бы, да ты и сам это знаешь! – На последних словах ее голос возвысился, и она уже была готова сорваться и закричать на него и умолкла, чтобы не сделать этого.
– Возможно. Не знаю. – Его губы сложились в строгую линию. – Могу сказать только, что мы с Салинасом окончательно не договорились. В любом случае я не стал бы лгать, но как поступил бы, если б не авария, сказать не могу. Как бы мне ни хотелось сейчас думать, что я этого не стал бы делать, должен признаться, я в этом не уверен на сто процентов.
– Почему ты сразу не договорился с Салинасом? – Энди понимала, что вынуждает его на откровенность, но ей было все равно. Она злилась на него по множеству причин, и одной из них было то, что он, сохраняя хладнокровие, держал себя в руках, тогда как она находилась на пределе и испытывала готовность в любой момент с криками броситься наутек. – Я же для тебя пустое место. Ничто.
Он продолжал молчать и, как обычно, без выражения смотреть на нее, что еще больше злило Энди.
– Он тебе мало предложил? В этом все дело?
– Он предложил мне два миллиона, – ответил Саймон. – Но дело не в деньгах.
Два миллиона! Энди чуть было не задохнулась. Рафаэль предложил ему столько, сколько она украла. При этом он, вероятно, отдавал себе отчет, что похищенных у него денег он не вернет из-за препон в виде банковского и налогового законодательства, следовательно, был готов потерять четыре миллиона. Энди потрясенно воззрилась на Саймона: как это он отказался от таких денег?
– Так в чем же тогда дело? – поинтересовалась она.
Саймон со вздохом поднялся, отодвинул стул и, опершись ладонью о столешницу, другую руку запустил ей в волосы. Затем наклонился и прильнул к ее губам. Все мучившие ее мысли разом куда-то улетучились. Она замерла, продолжая сжимать свои руки, ее голова слегка запрокинулась назад, а рот был зажат его губами. Его язык коснулся ее губ, и они раскрылись ему навстречу.
Саймон выпустил ее и снова сел. Энди, не шелохнувшись, вперилась глазами в столешницу. Воцарилось молчание, нарушаемое лишь тиканьем часов, урчанием холодильника да потрескиванием льдогенератора, бросающего свежие кубики льда в ведерко. Какая ирония: Энди, никогда не пасовавшая перед мужчинами, знавшая к ним подход, всегда умевшая повернуть ситуацию в свою пользу, пребывала в полной растерянности. Она не знала, что сказать этому человеку, которого вряд ли кто-либо мог подмять под себя. Она сидела в беспомощном молчании, отказываясь смотреть на него.
– Насчет «пустого места» ты не права, – неожиданно серьезно проговорил Саймон.
Глава 27
В иных обстоятельствах это неохотное признание в нежных чувствах привело бы Энди в восторг, но теперь она была в растерянности: «Почему сейчас?» Почему он объявился сейчас, когда она все для себя решила. Она решила, что присутствие мужчины, тем более этого, в ее жизни не предполагается. Впрочем, на самом деле даже не было ясно, предлагает ли он ей вообще что-то серьезное. Он просто констатировал факт, причем разными способами. В его жизни нет места женщине, по крайней мере постоянной, а она, если у нее когда-нибудь снова найдутся время и душевные силы для отношений с мужчиной, на меньшее не согласится, если, конечно, после выполнения задуманного она останется в живых.
Уже много месяцев она живет без мужчины, и одиночество ей по душе, в одиночестве она вновь почувствовала себя личностью, а не чьей-то там подружкой, не содержанкой и не девушкой из эскорт-услуг. Она сама себе хозяйка. Время, когда она без колебаний пошла бы с Саймоном (придется привыкать к этому имени), прошло. Их разделили смерть и возрождение Энди. Казалось бы, она все та же, но ее взгляд на жизнь в корне изменился. Счастье и уверенность в завтрашнем дне, к которым она всегда стремилась, теперь в ней самой, и ни один из мужчин, даже он, не может их ей дать.
А ведь он присутствовал при ее смерти, внезапно пришло в голову Энди, и она подняла на него глаза. Она видела его тогда: с его лица слетела свойственная ему защитная маска невозмутимого спокойствия, уступив место… чему? Это выражение она не сумела уловить. Он, кажется, что-то сказал в тот миг, но воспоминание об этом заслонили другие, более сильные образы иного мира, светлые и чистые. Впрочем, какая разница, что он сказал? Главное – он знал, что она умерла. Забрал вещи и оставил ее там… Так зачем же он вернулся? Почему после увиденного он смог поверить, что она жива?
– Я умерла, – без выражения проговорила Энди.
Его брови чуть приподнялись, словно резкая смена темы его слегка удивила.
– Я знаю.
– Тогда почему ты стал меня искать? Мертвецов чаще всего хоронят. Ты не мог знать, что я выжила.
– У меня были на то свои причины.
Причины, о которых ей он, очевидно, не скажет. Вдруг разволновавшись, Энди запустила пальцы в свои волосы, откинула их назад и потянула, словно тем самым могла привести мысли в порядок. Легкий прищур глаз Саймона говорил о его нежелании дальше развивать эту тему, но Энди, напротив, хотела все выяснить.
– Ты знал, что я умерла, не мог не знать, не мог ошибиться. И разве тебе не любопытно, как так вышло, что я сейчас сижу перед тобой? Вот мне, например, очень любопытно, почему ты здесь, хотя убивать меня не собираешься. Я не верю, что ни с того ни с сего так тебя заинтересовала. Помнишь, как ты сказал? «Одного раза достаточно».
– Это означало только то, что я не вступаю в длительные, серьезные отношения, – невозмутимо ответил Саймон. – А вовсе не то, что ты меня не привлекла. Помнишь, у меня эрекция не проходила четыре часа.
О да, что-что, а это Энди хорошо помнила. Помнила каждую подробность и каждую свою реакцию так живо, будто снова перенеслась в прошлое, и почувствовала, как горит ее лицо.