— Поймал, — кивнул он, — и ты меня поймал, — заключил он, кладя голову на плечо Накахары.
Чуя в ответ обнял рукой его талию.
— Что же ты теперь будешь делать, великий детектив? Ты ловил меня, и вот он я! Будешь ловить и дальше?
— Угу, — промычал Дазай, закрывая глаза. Сидеть с Чуей вот так почему-то было удивительно уютно. Хотелось, чтобы это не кончалось никогда.
— Я буду ловить тебя в постели, Чуя, потому что ты такой маленький, что там просто потеряешься.
Накахара обычно не терпел насмешек над своим ростом и внешностью, хотел было возмутиться и в этот раз, но понял своим обострённо-божественным чутьём, что бывший падший ангел, а ныне одарённый бессмертный сотрудник рядового детективного агентства, смеется скорее над собой. Это просто горькая ирония над ситуацией, в которую он попал, вот он и вымещает это на том, кто рядом оказался. А ведь кроме Чуи здесь нет никого.
— Намусорил я тебе здесь, — произнёс Дазай, как бы извиняясь за крылья, валявшиеся на паркете, и изрядно попортившие его, когда падали. Вокруг было полно мелких острых осколков, от которых на некогда блестящем паркете теперь останутся царапины.
Чуя нежно провёл пальцами вдоль позвоночника Осаму, заставив его вздрогнуть и закусить губу. Он поцеловал Дазая в ключицу и пробормотал:
— Это все неважно, это уберут…
Дазай прижался к нему ещё теснее, обхватив сидящего Чую за бёдра своими бесконечно длинными ногами.
— Я не хотел бы тебя отпускать, — промолвил он, — никогда и никуда.
Накахара усмехнулся:
— На работу к себе вместе со мной будешь ходить?
— Нет, — покачал головой Дазай, — что ты! Туда тебе точно нельзя!
— Что тогда? — промурлыкал Чуя, спуская свою руку ниже. От прикосновения к тому месту, где сейчас путешествовала рука, Дазай застонал и выдал:
— Если на работу, то только к тебе!
— Да-а-а? — протянул Чуя, — И что ты там будешь делать, на моей работе? А, детектив Дазай?
— А можно я к вам перейду? — выдохнул Дазай, выгибаясь, так как рука рыжего мафиози как раз оглаживала его ягодицу.
Глаза Накахары, цвета летнего неба, вспыхнули торжеством.
— Ну, я конечно не главный босс в этой организации, — протянул он, — но думаю, что для тебя местечко подыскать смогу. Тем более, — тут он сделал паузу, — что из таких, как ты в нашей организации кроме тебя буду я один.
Дазай отстранился от него, удивлённо и непонимающе глядя в глаза тому, кто так неожиданно оказался кладезем сюрпризов.
— Каких «таких»? Ты хочешь сказать, что… Кто я теперь? Я что, бог, как ты?
Накахара тихонько рассмеялся, переведя руку на лопатку, гладя то место, где недавно было крыло. Дазай вздрогнул от прикосновения, там теперь был шрам, но вскоре и следов не останется.
— Нет, — покачал он головой, — ты не бог, но ты теперь бессмертный.
— Как?! — вскрикнул Дазай, — Я же не этого просил! Как это так вышло? Ты специально так сделал? Но зачем?
— А разве ты против? — Арахабаки поцеловал его в шею, одновременно возобновив ласки ниже пояса.
Осаму от этого начал кусать свои губы. Этот прекрасный божок, несмотря на свой рост и худобу, был умелым и нежным, как никто. Нет, пожалуй, рядом с таким существом можно согласиться и на бессмертие.
— Я так понял, у меня и выбора нет, — хрипло произнёс он, когда обрёл способность говорить. — Вот только зачем ты со мной это сделал?
Чуя хмыкнул:
— Я не буду ходить вокруг да около, а скажу тебе сразу — я полюбил тебя, как только увидел.
И поскольку Осаму не отвечал, он продолжил:
— Смею тебя заверить, что любовь богов совсем не похожа на человеческую.
— Но мы знакомы всего два часа! — воскликнул Осаму, — Когда же ты успел?
— Я же сказал тебе, наша любовь совсем другая, — ответил ему Арахабаки с джокондовской улыбкой на лице. — Нам неведомы колебания, поэтому нам не нужно тратить столько лишнего времени на пустые сомнения. В жизни есть масса более интересных занятий. А вот скажи мне ты, Осаму Дазай, почему ты захотел остаться вместе со мной, если ты меня всего два часа знаешь?
Вторая рука Накахары, высвободившись из плена пальцев любимого, коснулась его волос, погружаясь в густую каштановую гриву, и ласково и легко массируя затылок.
Бедный детектив совсем потерял голову. Он был ошеломлён. Мало того, что на него обрушились такие новости о жизни, о смерти, о его собственной сущности, так ещё и это прекрасное изящное существо с волосами цвета пламени заявляет ему, что отныне он не один в этой жизни, и что именно поэтому она перестанет быть для него такой мерзкой.
И ему совершенно наплевать, чем занимается по жизни этот человек(?), главное теперь не упустить его, не оттолкнуть от себя, не погрузиться снова в пучину хаоса и одиночества, потому что без него…
Вместо ответа, он спрятал своё лицо в пламенеющих волосах божества, вдохнув их запах, а затем быстро наклонился и легонько куснул Чую за сосок, принимая правила любовной игры с ним.
— А вот, и не скажу! — прошептал он, почти дотрагиваясь губами до кожи божества, цвета слоновой кости. От этого на коже Чуи выступили мурашки. Воздух возле губ Осаму колебался, когда он говорил, и приятно щекотал чувствительную кожу Накахары.
Рука Чуи непроизвольно сжалась в кулак от этого дуновения, нечаянно царапнув по коже Осаму. Тот вздрогнул, поднял глаза, глядя в лицо своего божества, которое сейчас светилось такой любовью, что мысли Осаму о причинённой ему боли отлетели на задний план.
Он, по-детски приоткрыв рот, смотрел в эти бездонные озёра глаз, и тонул в них, чувствуя что погибает и возрождается одновременно и не в силах оторваться от созерцания этих прекрасных голубых, затягивающих в себя озёр. Бог он, или дьявол, Дазаю было уже всё равно, лишь бы вместе.
Змея, свернувшаяся в кольцо в метре от пепельницы, внимательно наблюдала за безмолвным разговором своего хозяина с тем, кого он только что сделал своим любовником, а затем и… Она поняла, что теперь хозяев у неё, похоже, двое. Изумруды глаз вспыхнули от огня свечи, и пригасли, словно затянувшись плёнкой. Змея спала с открытыми глазами, как все змеи. Теперь она могла наконец позволить себе это, спустя столько лет, что человеческий разум был не в состоянии осмыслить этого.
Маленький мальчик в пустыне довольно улыбнулся во сне, прижимая к себе мишку. Пустыня как-то незаметно вдруг превратилась в уютную детскую с мягкой мебелью цвета пляжного песка и потолком тёмно-голубого цвета, со сверкающими на нём позолоченными звёздами, рогатым месяцем и ласковым солнышком, с улыбками смотрящими друг на друга. Исчез тот страшный океан, ещё недавно угрожавший смести, смыть с лица земли спящего мальчика, прижимающего во сне свою игрушку.
Арахабаки, или Накахара, как его называли здесь, молча с мягкой улыбкой посмотрел на бывшего Падшего, затем вздохнул и запечатлел на губах Осаму нежный проникновенный поцелуй, на который ему точно так же ответили.
Они могли целоваться теперь сколько угодно, и никто, даже Высший Совет, не посмеет возразить, не посмеет разлучить их. Ведь, согласно Законам Вселенной, всё в этом мире пасует перед Любовью, которая способна победить что угодно, когда она есть и не является жалкой пародией на чувство.
И которую он, Арахабаки, существующий столько, сколько существует мир, наконец-то для себя отвоевал.