Скоро закончил пить второй солдат и, почтительно поклонившись Токусё, исчез в правой стене. Тут же из левой появился новый солдат и встал в строй. Так продолжалось до рассвета.
Солдаты вели себя смирно. Токусё вскоре перестал бояться, что они причинят ему вред. Тела всех были покрыты глубокими ранами, и он даже стал испытывать острую жалость, наблюдая за тем, как они стоят, с трудом удерживаясь на ногах, как, поклонившись ему, исчезают. Были среди них и такие, на которых он не мог заставить себя смотреть. У одного солдата, лет двадцати на вид, был вырван кусок шеи от горла до самой ключицы, и каждый раз, когда он делал вдох, из его трахеи булькая извергалась кровавая пена. Но даже он пил воду жадно и сосредоточенно. По часам на стене Токусё высчитал, что на каждого солдата приходится около двух минут. Похоже, что за столь короткое время им не удавалось утолить жажду, тем более что вода сочилась каплями, во всяком случае, почти все, отходя от кровати, бросали на ногу взгляд, полный сожаления, и многие уступали свою очередь только потому, что их отталкивали следующие. Некоторые лизали подошву ноги, а некоторые, очевидно потому, что вода текла не быстро, взяв в рот большой палец, сосали его, и тогда Токусё, которому становилось щекотно, сверлил их грозным взглядом. Но постепенно он привык и к этому и лежал спокойно, то и дело погружаясь в неглубокий сон.
Новые солдаты перестали появляться в пять часов утра. Небо уже начинало светлеть, когда последний солдат, закончив пить воду, нетвердой походкой, опираясь на посох, направился к стене и исчез в ней. Медленно повернув осоловевшую голову, Токусё посмотрел на свою правую ногу. Опухоль заметно спала, и вода уже не текла. Сон у Токусё как рукой сняло, будь у него голос, он бы громко рассмеялся. Сильно напрягшись, он попытался подняться, но внезапная острая боль пронзила правую ногу от кончиков пальцев до паха. Из большого пальца снова хлынула вода, и Токусё, не успев даже закрыть рта, потерял сознание.
К полудню уменьшившаяся было в объеме нога приобрела свои прежние размеры.
Разумеется, Уси из кожи вон лезла, только бы вылечить мужа. Она расспрашивала древних деревенских бабок, и когда узнавала о каком-нибудь средстве, по их мнению, весьма действенном при болезнях ног, тут же пробовала его на Токусё. Чего только она не делала: поила его отваром из дождевых червей и мелких рыбешек, водившихся в заливных полях, давала ему сок травы, которая называется фупа и растет среди утесов на скалистых морских берегах (ей говорили, что, отведав этого сока, даже умирающая бабочка может снова взлететь), услыхав от кого-то о замечательных целебных свойствах мяса морских черепах, она не пожалела сил и достала его. Компрессы с алоэ, иглоукалывание, прижигания моксой… Да что там — однажды она даже сама попробовала пустить ему кровь. Уси очень боялась, что если по натянутой гладкой коже полоснуть бритвой, то из надреза ручьем хлынет либо кровь, либо вода, поэтому она лишь слегка надсекла кожу и дождалась появления красивой красной капли. Кровь, собранная в стакан, по цвету и по вязкости казалась вполне здоровой. Явная чистота этой крови успокоила ее, но больному все не становилось лучше.
По настоятельному совету деревенских старух Уси попробовала пригласить знахарку, которая пользовалась большой известностью в здешних краях. Но дело кончилось тем, что та, выманив у Уси основательную сумму денег, заявила, что ей следует проявлять большую почтительность к предкам, после чего Уси, устыдившись своего малодушия, решила впредь не прибегать к помощи знахарей.
— Нет, не выходить мне тебя. Пощади меня, Токусё.
Услышав эти слова, вырвавшиеся у Уси однажды, когда она сидела рядом с ним, тихонько поглаживая его ногу, Токусё почувствовал, как его словно обдало горячей волной.
Солдаты стали появляться каждый вечер. Около полуночи Уси, заменив ведро, удалялась в свою комнату, и вскоре из левой стены один за другим начинали возникать солдаты. К этому моменту шея и глаза Токусё обычно обретали подвижность. Все то время, пока солдаты находились в комнате, они не обращали на Токусё никакого внимания и смотрели в его сторону, только когда кланялись ему. Взгляд этих израненных, с трудом стоящих на ногах людей был прикован к большому пальцу ноги Токусё.