И вот в театре под открытым небом началось редкостное представление — скотоложство.
— …Кули эту упирающуюся козу силком придавил, вставил ей сзади и давай, значит, туда-сюда…
Слушавший с явным интересом господин пригнулся всем телом к рассказчику:
— И что дальше?
— Это было потрясающе. Коза зажмурилась, передние ноги у нее подкосились, блажит во всю глотку…
— То-то сладко порезвилась! — Глаза у господина маслянисто блестели.
— Да уж, — цинично расхохотался пожилой.
Слушавший все это со стороны Хван с потерянным лицом вклинился в разговор:
— И что было потом?
— Потом? — оторопев, переспросил неожиданно вторгшегося собеседника пожилой. — А, насчет козы-то? Да ничего. На том и кончилось.
— Ведь не кончилось, наверное? Еще и продолжение было?
В словах Хвана был явный подтекст, и пожилой с подозрением переспросил:
— Продолжение, говоришь? Какое-такое продолжение?
— К примеру, потом вместе насиловали женщин и девочек в деревне и повырезали всех, потом проверяли свои японские мечи на детских шейках, и еще много чего…
Пожилой удивился:
— Ты что хочешь сказать? Мы такого не делали.
— Но говорят, тогда в Китае и в Корее это было очень даже распространено.
— Ты не так понял, наш отряд не сделал ни единого выстрела.
— Ну да, не сделал ни единого выстрела, а принудить несчастного кули к скотоложству — это, по-вашему, и не преступление? Я сам кореец и не могу простить, что мой соотечественник пережил такое! По мне, это мерзкий поступок, ничуть не лучше, чем групповое насилование или резня, — но вы-то, видно, так не считаете?
Назвав себя корейцем, Хван неожиданно для пожилого поставил его в унизительное положение. Тот умолк, явно досадуя на себя за промашку. Растерявшись от неприкрытой враждебности, с какой Хван обвинял собеседника, господин средних лет примиряюще сказал:
— Понятно, что с вашей точки зрения все это не особо приятно. Но стоит ли принимать всерьез пьяные разговоры, а? Сейчас Япония мирная страна, и вы, и мы — все дружно живем вместе.
— Мы не живем дружно вместе. Японцы постоянно относятся к нам, как к чему-то грязному, они презирают и ненавидят корейцев!
— Но ко мне это совершенно не относится, — господин средних лет, словно желая подтвердить свою чистоту и порядочность, приосанился. Это выглядело несколько комично. Студенты, уже давно наблюдавшие перепалку Хвана с соседями, шипели, как разъяренные кобры:
— Ишь, разбежался! А не отвалить ли тебе по-быстрому на свою вонючую родину, да без всяких претензий? Чтоб в чужой стране еще и права качать!..
Высокомерным жестом мальчишка поднес к тонким коварным губам рюмку, пригнул голову и, метнув взгляд в нашу сторону, самодовольно развалился на стуле. Его напарник поддакнул:
— Слышал, что тебе мой приятель сказал? Вот и вали. А если дерьмовые претензии есть, так мы с тобой всегда поговорить готовы.
От их вызывающего тона Хван завелся моментально:
— Забавно! Так что, может, попробуем, а?
Он резко выпрямился во весь рост и, рубанув о край стола стоявшую под рукой пивную бутылку, выставил ее наизготовку. Какая тут поднялась суматоха! От растерянности больше всех перепугались те двое за соседним столиком. Они стремглав бросились на улицу. Снаружи ворвались несколько зазывал. Все перемешалось — мы, студенты-недоумки, пытавшиеся утихомирить нас зазывалы, прочие посетители… Неудержимо хотелось напоследок хоть разок врезать этим соплякам в челюсть. Мы застыли друг перед другом, и тут раздался рев сирены: примчалась патрульная машина. Полицейский в сопровождении тех двоих, что удрали, направился к нам.
— Эти? — спросил он, обернувшись к пожилому.
— Да, эти двое, — мертвенно-бледный от страха господин средних лет ткнул в нашу сторону.
— Так. Следуйте за нами в полицейский участок.
Нам не дали сказать ни слова.
— Подождите-ка, а эти молодчики, что же, с нами не пойдут? — попробовал было я привлечь внимание полицейского к студентам.
Он не ответил, произнес только: «В участке разберемся» и дернул меня за руку. Все взгляды скрестились на нас. В просвете толпы добродетелью светились лица тех двоих, принявших самый благопристойный вид. Что-то давно знакомое мелькнуло в их облике. Еще один образ, явившийся, внезапно разбив скорлупу памяти. В тот последний миг, когда я развернулся на оклик полицейского, тысячи глаз и тысячи рук были готовы разорвать нас в клочья. Это было лицо той толпы, что во время токийского землетрясения вырезала пять с лишним тысяч корейцев.[8]
8
1 сентября 1923 г. в районе Токио — Йокогама произошло землетрясение огромной разрушительной силы. Во время вспыхнувших сразу после него массовых беспорядков толпы японцев творили расправу над беззащитными корейцами.