Кадзама рукавом куртки стер изморозь со шкалы термометра. Теперь громкий смех доносился из гостиной — должно быть, гости постепенно перебираются в большой зал.
Отчего-то ему припомнилось беспокойное мерцание красных и зеленых лампочек на пульте звукозаписи в монтажной студии. Видно, причуды памяти соединили это воспоминание с теми, детскими. Он открыл кран. Так-то лучше. В нос шибанул запах сероводорода. Ударила сильная струя горячей воды. Он уменьшил напор и подставил кружку, чтобы определить цвет жидкости. Тоже ржавая, но попрозрачнее, чем в Цуногами. Ему пришло в голову, что похожего цвета бывает моча сильно уставшего человека.
Зеркало прямо на глазах затуманилось от горячего пара, и Кадзума протер его ладонью. Позади собственного запотевшего отражения он различил чью-то тень. Может быть, это оптический обман, но в зеркальной глубине двигалось женское лицо в солнечных очках, то самое, которое он углядел в окне автобуса по дороге в химчистку Мацубара.
Завернув вентиль, Кадзама обернулся. У входа в бойлерную никого не было. Он выглянул в коридор. Держась за стену, медленно удалялась женщина в вязанном костюме. В ее фигуре ему почудилось что-то из другого мира, даже воздух в коридоре, казалось, изменил цвет… И тут же этот привидевшийся ему образ — молодая женщина в солнечных очках, идущая по коридору, — стремительно исчез, испарился, словно его всосало в какое-то крохотное отверстие.
Опираясь левой рукой о стену, она шарит правой в воздухе, движется с медлительной осторожностью; со спины ее фигура видится необыкновенно хрупкой. Сверкает, отражая коридорные лампы дневного света, кольцо на пальце, но сама рука неприятна своей жилистой худобой. Кадзама некоторое время глядит ей вслед, отмечает неестественность ее походки, а потом тихо спрашивает:
— Куда изволит направляться многоуважаемая гостья?
Она не отвечает.
— Куда вы? Это же запасной выход!
Женщина останавливается. Кадзама выходит из бойлерной, намереваясь подойти поближе. Взметнулась в воздухе грива собранных на затылке смоляных волос, и к нему обернулось лицо в темных очках. Немолодое лицо. За притемненным окном автобуса и в глубине зеркала там, в бойлерной, блеск солнечных очков не позволял разглядеть лицо. Пожилая дама, лет шестидесяти пяти, а то и семидесяти, в уголках губ прячется улыбка, она хочет что-то сказать, но Кадзама успевает спросить:
— Вы наша гостья из клуба «Сальвия»? Вам куда?
Пожилая дама приблизила к нему лицо и слегка вздернула подбородок; в темных очках причудливо преломился свет ламп; за морщинстыми губами забелел ровный ряд зубов:
— Вы здешний? Сейчас, мне нужно сообразить…
Голос мягкий, спокойный. Кадзама ощутил резкий запах незнакомых духов.
— Прошу прощения, я плохо вижу. Глаза, знаете ли… У меня… как это? — воспаление сетчатки.
Кадзама пробормотал короткое «да», понимая, что дама и вправду слепа, но зеркальные стекла очков не позволяют разглядеть ее глаза. Разговаривая с гостями, полагалось фиксировать взгляд чуть пониже переносицы. Женщина слегка улыбнулась, снова продемонстрировав прекрасные зубы. Вставные, скорее всего.
— Позвольте проводить вас, госпожа… — Кадзама посмотрел сначала на золотую цепочку под широким воротником свитера, потом перевел взгляд на золотую подвеску в виде какого-то животного, похожего на ламу.
— Да-да, ужасный снегопад…
Женщина слегка повернула голову, словно откликаясь на шорох снега за окном. В тепле мочка ее уха слегка порозовела. Кадзама заметил отверстие для серьги, точно как у Ёсимуры, и улыбнулся про себя. Слегка вытянутая дырочка напоминала надрез скальпелем, сделанный твердой опытной рукой.
— Прошу прощения… Мне нужно к стойке администратора, да, именно туда. Могу я отправить телеграмму… известить… Сан-Николас?…
— Что, простите?
— Телеграмму можно послать?
— Телеграмму?
— Да, телеграмму… Сан-Николас…
Что это — имя человека, название города? Кадзама никогда не слыхал такого. Он подумал: старуха плетет что-то несусветное, это точно. А может, она не в своем уме?
— Позвольте сейчас же проводить вас в рецепцию. Обопритесь на меня, пожалуйста!
Кадзама поймал ее худую руку, безвольно плавающую в воздухе, и тотчас почувствовал, как по телу побежали мурашки. Кроме тех случаев, когда он бывал партнером в танце, он никогда вот так запросто не брал женщин за руку. Она перестала держаться за стену.