Правда потом смотрела на себя в зеркало и тут мне хотелось рыдать. Я ужасно вымоталась, превратилась в какую-то моль: опухшую, уставшую, страшную. Неудивительно, что он держался на расстоянии. Неужели разлюбил?
— Вика, я тебе благодарна за помощь, но хватит нотаций, пожалуйста, — нервно говорю я.
— Ой, Элька, с огнем играешь. Вот Светка тебя одна поднимала и ни разу не пожаловалась.
— Да! Да, тетя! — повышаю голос. — Я знаю, что моя мама святая! Но что хорошего в том, что я выросла безотцовщиной? Она ведь могла ему сказать о моем рождении. Он может быть был бы рядом, помогал, приходил ко мне. А так, я никогда не знала, что такое отцовская любовь! — глаза снова наполняются слезами. — И я не хочу, чтобы мой сын рос также. Когда я позвонила Таиру, он тут же примчался и сделал для нас все.
— Это потому что у него деньги есть. А если бы не было?
— А я думать об этом не хочу, — заявляю твердо. — Он для Алана няню нанял, которая мне с сыном помогает по будням. Все, что ему надо, Таир покупает. Навещает. Да, приходит ненадолго, но это потому что Алан еще маленький.
— А… — вдруг замялась тетя. — вы…снова вместе что ли?
— Нет, — рявкаю и отвожу взгляд. — Он держит дистанцию.
— Ну и хорошо. И ты ее держи! Может, у мужика совесть появилась, наконец. Когда он там придет?
— Написал, что выехал с работы.
— Ой, я тогда пойду. Не хочу с ним столкнуться, — морщится тетя и встает с кресла. — Дай внука чмокну и поеду.
Закрыв за ней дверь, укладываю Алана, бегу в душ, надеваю свежий домашний костюм и распускаю волосы. Подкрашиваю ресниц, наношу любимые духи и вспоминаю, как он целовал меня в шею и говорил, что сходит с ума по моему запаху. От этих воспоминаний по делу бегут мурашки. Как же хочется снова это услышать. Только он холодный, как айсберг в океане.
Сон у Алана короткий и он просыпается как раз к приходу отца. В будни Таир приезжать не может, так как работает допоздна, а потом, конечно, его ждут дома. Поэтому он навещает нас по субботам и иногда по воскресеньям. Вот и сегодня, открыв ему дверь, я улыбнулась и поймала на себе его мягкий, восхищенный взор.
— Привет! Как ты? — спрашивает, разуваясь.
— Хорошо. Алан только проснулся, так что у вас есть пара часов.
— Отлично. Руки только помою. А ты отдохни пока, — велит он заботливо, а у меня в груди щемит. Если бы я подождала тогда. Если бы я согласилась на его условия, он бы был моим и приезжал не на выходные, а жил с нами.
— Вот мой сыночек. Как ты себя вел сегодня? — придерживая головку малыша, Таир берет его на руки и светится от счастья. А я таю, наблюдая за ними. Мои любимые мужчины. “Мои” — стреляет в голове.
— Ты сегодня ночью опять буянил и не давал маме спать, да? — Таир гладит пальчики Алана, а он ловко захватывает указательный и долго держит. — Какой сильный у меня сын, — Таир поднимает глаза и мы встречаемся взглядами. Смотрим долго и неотрывно и кажется, что время остановилось. Я так надеюсь, что он сделает первый шаг, потому что скучает, как и я. Я это вижу, чувствую. Но нет. Не хочет…
И так пролетает семь месяцев. Таир для Алана “воскресный папа”, который приходит строго по графику, если не уезжает в командировку. Все общение строится вокруг сына: его здоровья, развития и нужд. Несмотря на все ужастики, прочитанные мной на мамских форумах, Алан развивается по графику и уже догнал своих сверстников. Он вовремя сел, пополз, хорошо ест и любит гулять. А еще радуется. когда приходит папа, тянется к нему, не слезает с его рук. Мы же с Таиром все также далеки друг от друга. Я уже поняла, что он все для себя решил. С его стороны — помощь и забота. Вот и все.
Сегодня он предупредил, что приедет позже, но когда не уточнил. Алан засыпает в девять, хорошо бы Таир успел. Сыну уже девять месяцев и он потихоньку болтает на своем, но иногда у него проскальзывает “ма-ма”, “па-па” и “дай”. Он невероятно похож на Таира, просто его маленькая копия. И я знаю, что он тоже это заметил. С сыном Таир ласковый и любящий, со мной же…как всегда.
Вот и сегодня заходит, здоровается, спрашивает, как дела и нужно ли что-то. После короткого диалога, идет в зал, где на термо-коврике играл сынок. Таир садится рядом с ним, вытягивает ноги и увлекается разбором машинок. Я же стою в дверях и снова наблюдаю за ними, вспоминая, как в этой же квартире мы встречались по вечерам и любили друг друга до одури. Это было так давно, а я помню многое в подробностях, и от этих воспоминаний грустно и жарко одновременно.