В третьей камере неприятности также исходили от телевизора. Испытуемый утверждал, что от экрана пышет жаром, и требовал немедленно прекратить «пытку». В конце концов, пришлось выключить телевизионную установку, и тотчас же нилот сообщил, что чувствует себя лучше. Телевизор включили через три часа, и ощущение нестерпимой жары возникло снова. Испытуемый даже «увидел» на экране прогоревшее место.
Наконец, четвертый пилот, благополучно пробыв в своей камере около тридцати часов, вдруг совершенно отчетливо увидел, как приборная доска начала плавиться и по каплям стекать на пол. Испытуемого охватил панический ужас...
Странные, удивительные вещи «видели» американские летчики в своих сурдокамерах. Но в действительности ничего подобного не происходило, вся аппаратура работала совершенно нормально» (6.3).
Из будущих советских космонавтов первым отправился «покорять сурдобаро» Валерий Быковский. Журналист Борис Лукьянов писал в своей книге «Мы верим, друзья, караваны ракет…»:
«На первых порах Валерий вел себя не совсем обычно. Торопился, хотя спешить ему было некуда. Закончив с одним делом, вставал, задумывался, как бы припоминая, что ему делать дальше. Брался за телеграфный ключ и, торопясь, выстукивал: «Температура воздуха... давление... влажность...» и другие данные, относящиеся к нему самому и к состоянию «жилья».
В течение суток в камере по нескольку раз менялось давление, неожиданно врывались то яркие световые вспышки, то резкие звуки. Валерий реагировал на все спокойно. Он разумно и своевременно принимал необходимые меры. Отличным был у него и сон. Спал спокойно и глубоко, просыпался точно в нужное время, быстро включался в заданную программой работу. Хотя в камере имелись лишь обычные часы и не было будильника, по тому, как четко соблюдал Валерий распорядок дня, экспериментаторы могли проверять свои часы.
«Скучать не пришлось, - добавляет Валерий Быковский. - Приборы требовали внимания, и я следил за их показаниями, упражнялся с таблицей. В свободное время читал «Занимательную математику», произведения Цвейга, книгу по психологии, рисовал карикатуры, распевал любимые песни, хотя на такие развлечения времени оставалось немного - рабочий день был довольно уплотненным.
Правда, первое время чувствовал себя несколько скованно, зная, что телевизионный глазок бдительно следит за каждым движением, а чуткие приборы периодически записывают физиологические функции, контролируют устойчивость организма. Но потом привык. Сожалел, что мало захватил с собой книг. Поэтому в свободные минуты целиком отдавался мыслям, и они уводили меня в мир недавно прочитанного. Я вспоминал любимых героев и их поступки и, пусть это не покажется сентиментальным, от всей души благодарил Островского и Горького, Фадеева и Маяковского и многих других, кто через своих героев открывал мне пути-дороги жизни, заставлял размышлять, звал к правде человеческой».
В 1960-1961 годах в сурдобарокамере ГНИИИ АиКМ в общей сложности было проведено восемнадцать экспериментов – с каждым кандидатом в космонавты. Но эти тесты были индивидуальными и по продолжительности, и по проводимым в них психофизическим исследованиям. Так, период пребывания в сурдокамере космонавтов П.И.Беляева, В.Ф.Быковского, Б.В.Волынова, Ю.А.Гагарина, В.В.Горбатко, В.М.Комарова, А.Г.Николаева, П.Р.Поповича, Е.В.Хрунова составлял 10 суток. А.А.Леонов провел в «безмолвном заточении» 13 суток. Для Г.С.Титова и Г.С.Шонина выбрали увеличенный в полтора раза срок «отсидки» - 15 суток (6.4).
Герой Советского Союза, летчик-космонавт Герман Титов рассказывал:
«Было много смешных случаев во время курса общекосмической подготовки… Нас, первый отряд космонавтов, тогда медики прогоняли через сурдобарокамеру. Сажали каждого на десять-пятнадцать суток и изучали, как на испытуемом скажутся полная тишина и одиночество. Ну, и вот Алексей Леонов отсидел свои сутки, прошел двухдневную реабилитацию и медицинское обследование и решил прогуляться по Москве. Усы и бородку, которые выросли во время «отсидки» в сурдобарокамере, сбривать не стал. Сел в метро и поехал. А напротив него сидела бабулька с авоськами. И стала она очень подозрительно Леонова рассматривать – так и сверлит недобрым взглядом. Вид у Алексея, конечно, с легкой небритостью на лице был колоритный, это надо признать…
Тут на станции «Маяковская» в вагон заходит наш коллега по отряду космонавтов Жора Шонин. Увидел Леонова, обрадовался, заулыбался:
- Привет, Алексей, - говорит. – Ну, что отсидел свои суточки?
Бабка с авоськами при этих Жоркиных словах нервно дернулась. И авоськи к себе подтянула.
- Отсидел, Жорик, - отвечает Леонов Шонину. – А ты как?
- Да вот еду завтра садиться на пятнадцать суток, - говорит Жорка, снимает кепку и проводит рукой по гладко выбритой голове. - Решил вот перед «отсидкой» постричься...
И тут бабка как заорет на весь вагон:
- Хулиганье проклятое! И в метро проходу от вас нету! Милиция!»
Шутки – шутками, но к «отсидке» в «сурдобаре» кандидаты в космонавты психологически готовились очень серьезно. И это принесло свои результаты: срывов ни у кого не было.
«Валерий Быковский, первым прошедший испытания одиночеством в сурдокамере, успокаивал сослуживцев: «Ничего особенного». Но Павел Попович потом признался: «Нелегко». Андриян Николаев вспоминал: «Хотелось услышать хотя бы тонюсенький птичий писк, увидеть что-нибудь живое. И вдруг меня словно кто-то в спину толкнул. Поворачиваюсь – и в малюсеньком обзорном кружочке вижу глаз. Живой человеческий глаз. Он сразу исчез, но я его запомнил: от табачного цвета глаза до каждого волоска рыжеватых ресниц». Нечто подобное испытал Борис Волынов: «Живое слово, только одно слово – что бы я отдал тогда за него!» У Марса Рафикова, когда он спал, отказал датчик дыхания. Дежурный врач заглянул в иллюминатор – и обмер: лежит и. не дышит! А может, все-таки спит? Он написал записку, положил ее в передаточный люк и включил микрофон: «Марс Закирович! Возьмите содержимое передаточного люка». Теперь перепугался проснувшийся Рафиков: ему показалось, что начались слуховые галлюцинации.
Юрий Гагарин отправился в сурдокамеру 26 июля 1960 года. С собой он взял инструменты, чтобы мастерить. На каждый день было составлено расписание: с утра физзарядка, велоэргометр, ходьба и бег на месте, проведение анализов, а также наблюдения и отчеты о температуре, давлении в сурдокамере, ведение рабочего дневника и многое другое. Дежурные на связь не выходили, хотя и смеялись над шутками неистощимого на выдумки испытуемого. Чтобы не скучать, Гагарин загрузил себя дополнительной работой с астронавигационными приборами. Меню Гагарина состояло из содержимого туб с супами, копченой колбасы, плавленого сыра, хлеба» (6.5).
«- А вот Юрий Гагарин в «заточении» любил поюморить, - вспоминает кандидат биологических наук Ирина Пономарева, работавшая когда-то лаборанткой в отделе отбора и подготовки Института авиационной и космической медицины. - Представляете? Вечер. И вдруг вместо кодового штатного сообщения Юра неожиданно четко докладывает: «Пройдено сорок миллионов километров! Приближаемся к планете Венера! Подготовить посадочную площадку! Лаборант, вы готовы?» В каком-то замешательстве я что-то ответила и тут же, спохватившись, отключила обратную связь, ругая себя за нарушение режима и условий эксперимента» (6.6).
13 марта был понедельник. Утром Валентин попрощался с женой Аней и матерью, поцеловал еще спавшего в кроватке сына. Сказал, что едет в командировку. Предположительно где-то на десять-двенадцать дней. К концу следующей недели обещал быть обязательно.
«Он уходил, помню, это было рано утром, он уезжал, попрощался с нами, - вспоминала позднее Анна Бондаренко, супруга Валентина. - Мама говорит: «Все! Это все, конец. Он не вернется».
Слухи о том, что вот-вот предстоит полет в космос, ходили среди родственников будущих космонавтов. Любая командировка могла означать вылет на космодром и полет на орбиту.
«К этому времени в отряде уже наметились первые потери, - писал Вадим Молчанов в книге «О тех, кто не вышел на орбиты». - У медиков были очень серьезные, как им казалось, мотивы для отчисления из отряда Анатолия Карташова. После вращения на центрифуге все его тело покрывалось точечными кровоизлияниями. В 1960 году еще никто не мог сказать, как это проявится в космосе. Валентин Варламов, ныряя в озеро, повредил шейный позвонок. Все шло к тому, что космоса ему не видать. Владимир Комаров перенес операцию грыжи и на шесть месяцев был освобожден от тренировок. И не было никакой гарантии, что потом он их продолжит. Подстерегла беда и Павла Беляева. На парашютных прыжках он сломал ногу. Перелом оказался сложным. А поскольку в первых полетах приземление планировалось вне корабля, на парашюте, этот перелом мог сыграть плохую службу в космической карьере Беляева» (6.7).