Но никто и предположить не мог, что еще одного кандидата в космонавты поджидает смерть…
Владимир Яковлевич Фишелев, кандидат технических наук, действительный член Российской академии космонавтики им. К.Э.Циолковского, член-корреспондент Международной академии информатизации вспоминал:
«Эксперимент начался… Место проведения - барокамера, которая находилась в старом здании, которое сотрудники ГНИИИ АиКМ называли «Мавританией». В этом здании была гостиница «Мавритания», в которой, как описано в романе Л.Н.Толстого «Воскресенье», Катюша Маслова как будто отравила купца. Здание действительно было старинной постройки, барокамера установлена в большом помещении (возможно, это была «зала») с высокими сводчатыми потолками» (6.8).
Здание располагалось в Москве, около станции метро «Динамо».
Валентину Бондаренко были заданы испытания в перевернутом режиме дня - днем он должен был спать (с 14 до 23 часов), ночью - бодрствовать, нести вахту.
Георгию Шонину, товарищу Валентина по отряду космонавтов, в таком же «космическом полете» в сурдокамере был задан аналогичный «перевернутый» распорядок дня. По его словам, Георгий не смог быстро перестроиться. Ему трудно давался переход на новый рабочий ритм. Но, если надо работать ночью, – что же, будем работать. Он четко и молодцевато выполнял все методические указания, подготовленные медиками. Медицинский персонал, наблюдавший за экспериментом, отметил в контрольных записях высокую организованность и дисциплинированность пилота Шонина.
За окнами лаборатории светало, а Шонину передавалась команда «Отбой». Он ложился на койку и достаточно быстро засыпал. Хоть его организм и не сразу адаптировался к новым условиям существования, но усталость к концу очередного «дня» брала свое, и сон кандидата в космонавты был глубоким и спокойным.
Его будили или он просыпался сам в точно назначенное время. Умывался, делал легкую разминку, завтракал и сразу приступал к выполнению программы «полета». Во время пребывания в сурдобарокамере СБК-48 Георгий ежедневно вел дневник и вносил в него все необходимые записи: параметры внутреннего микроклимата «кабины космического корабля» (температура и влажность) и показатели межэлектродного сопротивления перед регистрацией электрофизиологических параметров. Он старался подробно записать все свои личные впечатления, дать общую оценку своему самочувствию и настроению. Правда, изо дня в день эти записи получались практически одинаковыми: «Самочувствие хорошее. Настроение бодрое. Все идет нормально».
Но к концу эксперимента усталость все-таки стала накапливаться. Уже потом Шонин признается:
«Чем меньше оставалось дней до конца эксперимента, тем более нетерпимым становился я сам. В последние дни буквально считал часы. И когда на пятнадцатые сутки динамик вдруг заговорил и вместе с приветствием предложил мне продолжить эксперимент еще на несколько дней, я категорически отказался».
Валентин Бондаренко проходил испытания на одиночество в сурдокамере также успешно, как и его коллега Шонин. В помещении очень небольшого объема, где можно было только встать с кресла и сделать один-два шага вдоль стены, он провел уже девять суток. Все шло нормально.
Увы, в нашем распоряжении нет записей, которые делал Валентин Бондаренко в ходе эксперимента в «сурдобаро» - да и сохранились ли они где-то? Поэтому предоставим слово для рассказа о похожем эксперименте Валентине Пономаревой – кандидат в космонавты и дублер Валентины Терешковой опубликовала свои воспоминания в книге «Женское лицо космоса»:
«Испытания проводились в Институте авиационной и космической медицины, методика только еще отрабатывалась, и характер испытаний от раза к разу менялся. Вначале была сурдобарокамера с кислородной атмосферой, потом просто сурдокамера. Сначала разрешали брать с собой книги, потом запретили, менялись сроки «отсидки» и многое другое.
Сейчас испытание в сурдокамере представляет собой сложное комплексное исследование, и, к слову, были случаи, когда «испытуемые» его не выдерживали.
Мне как-то не очень верилось, что тишина и однообразие зрительных впечатлений могут катастрофически подействовать на психику. Ну, а если дают с собой книги, то какое же это испытание! Я набила книгами большую спортивную сумку и никакой «депривации» не боялась. К тому же у меня был ряд обязанностей, связанных с испытанием: вести связь с бригадой, проводившей испытания, несколько раз в день накладывать датчики для записи физиологических функций, проводить психологические тесты. Кроме того, мы получили задание написать доклады на различные темы по космонавтике; для этой цели я взяла с собой толстенную книгу со статьями, стихами и песнями о космосе («Утро космической эры», М., 1961. - прим. ред.), и еще была кучка книг «для души».
Так что десяти дней «отсидки» мне могло и не хватить.
Руководил этими исследованиями Федор Дмитриевич Горбов, известный советский психолог. Из наших «центровских» медиков в них принимали участие Олег Николаевич Кузнецов, а затем Владимир Иванович Лебедев, которые впоследствии приобрели известность в научном мире.
Перед «посадкой» меня несколько раз привозили в институт для обследований. Федор Дмитриевич обычно приходил на эти мероприятия, смотрел ленты с записями и подолгу со мной беседовал: торопиться было некуда - шла одна запись, потом другая, в перерывах можно было разговаривать. Говорили больше всего о том, что есть человек и почему он таков. Вернее сказать, говорил Федор Дмитриевич, а я слушала, что называется, во все уши.
Во время «отсидки», как и было предписано, занималась «самонаблюдением» - прислушивалась к своим ощущениям и настроениям и фиксировала их в дневнике, пытаясь осмыслить.
Записи дают представление о том, как чувствует себя человек в «замкнутом ограниченном пространстве», и без них рассказ об испытании в сурдокамере превратился бы в сухой медицинский отчет.
18 мая 1962 года.
15.15. Заперли. Верней, я сама себя заперла - долго крутила здоровенный вентиль на двери, а дверь очень толстая и железная, как на подводной лодке (наверное). Да, крепко меня закрыли...
Не могу сказать, что совершенно спокойна. Какое-то волнение, как будто уезжаю куда-то очень далеко. Потом наступило странное ощущение - и одна и не одна. Ну, как жить, если следят за каждым твоим шагом!
С интерьером своего обиталища я была уже знакома: помещение размером примерно два с половиной на два с половиной метра, длинный рабочий стол вдоль стены, перед ним кресло, как в самолете. Днем я в этом кресле сидела, занимаясь разными делами, ночью, откинув спинку, спала.
Спать было неудобно, в дневнике встречаются жалобы, что, мол, «кресло у них кривое, не иначе раздобыли со списанного самолета» (впоследствии выяснилось, что так оно и было).
Оставалось небольшое свободное пространство, где можно было подвигаться. Я делала там разминку и даже умудрялась прыгать через скакалку - была весьма озабочена тем, чтобы «укрепить голеностопы» перед парашютными прыжками.
Справа и слева над столом - объективы телекамер, впереди - иллюминатор. Только почему-то они в этот иллюминатор меня видели, а я их - нет! Было окошко, скорее, небольшой лючок, через который можно было что-то передать в случае необходимости. Через этот лючок ко мне поступали чай - горячий! - и горячие эмоции.
У другой стенки стоял холодильный агрегат, можно сказать, в «голом виде», его включали из той комнаты для регулирования параметров атмосферы. Еще был переносной электрощиток «на ноге», куда включались штекеры проводников при записи физиологических функций, и гофрированный шланг со стеклянной трубкой, в которую время от времени нужно было дышать (а приборы для анализа выдыхаемого воздуха находились с той стороны стены). Был маленький импровизированный пультик управления для включения связи (связь велась строго по времени), записей, еще чего-то; часы, специальные таблицы и устройства для психологических исследований. Были, конечно, запасы воды и пищи (пища «космическая», в тубах, тогда это было новинкой и привлекало внимание).