...Обо мне сегодня очень заботятся: холодильник работает почти непрерывно, температура 20, влажность 70 - 80%. Спасибо, люди!
22.35. Увлеклась докладом, читаю целый вечер. Удивительно, как успели столько написать и издать про космос всего за год!
Ничего не происходит, как на Луне. Чувствую себя совершенно обычно, настроение бодрое и очень хорошее.
Доклад получился красивый, в нем было много цитат, в том числе стихотворных. Такие, например, строчки:
«Нашим стартом к неведомым звездным просторам
Были звезды на шапках и картузах!»
В бытность мою в отряде я приобретала книги в Специальной книжной экспедиции по спискам, которые присылались летчикам-космонавтам (нам их отдавали те, кто не пользовался). Потом, когда Ю. был в Отряде гражданских космонавтов (с 1970 по 1979 год муж Валентины Пономаревой Юрий также проходил подготовку в отряде космонавтов – С.Ч.), для них периодически привозили книги в книжный магазин в Подлипках.
Я всегда отправлялась туда сама - не могла отказать себе в этом удовольствии. Меня препровождали в подсобное помещение, где на полках и стеллажах горами лежали книги, и я могла копаться в них сколько угодно. Хотелось взять чуть ли не все, и иногда получалось рублей на 200, а то и на 300 - по тем временам сумма весьма значительная.
Дома книги долго лежали горой на полу, мы их перебирали, рассматривали, раскладывали; у меня была своя горка, у Ю. - своя. В течение месяца-двух они так и лежали, потом постепенно рассасывались - прочтешь или просмотришь и ставишь на полку.
Но все это так, к слову.
Доклад был не только красивый, но и очень искренний, я писала то, что думала и чувствовала, недаром же у меня «билось сердце и горела голова». Получила за него высший балл, а Масленникову доклад так понравился, что он приказал прочесть его нашим солдатам. Я перепугалась, но, к счастью, до этого не дошло. А доклад потом потерялся.
...Сообщила на Землю, что лечу к созвездию Эридана: меня давно уже подмывало что-нибудь такое сделать - пусть хоть улыбнутся. Может, шутка и не люкс, ну и ладно, все равно буду лететь к созвездию Эридана.
21 мая 1962 года.
8.15. Проснулась. Проделала все утренние манипуляции. Все хорошо. Чувствую себя прекрасно. Лечу к Эридану!
Сегодня понедельник, придет много людей. В той комнате у меня два больших друга - Миша и Ира. Поэтому днем, когда они там, мне как-то лучше.
...Пришел Миша - гудит радио, это очень приятно. Сейчас, наверно, начнется Окуджава, и тогда пропала зарядка!
...Жду музыку с замиранием сердца...
Музыку «давали» часто, в основном песни тех лет. Особенно мне нравилась «В нашем городе дождь» - отвечала тогдашнему настроению. И очень нравился Окуджава.
Окуджава стал потом одним из любимейших моих поэтов-песенников, а в «сурде» объектом моих размышлений была песня «Опустите, пожалуйста, синие шторы»... Она записана в моей тетрадке и вся разрисована крючками и завитушками - видно, не так-то просто было моей душе, взращенной различными маршами энтузиастов, постичь сокровенный смысл песни...
12.05. Дали чай. Ух, красотища!
Надо уметь быть благодарной людям не только тогда, когда сидишь в клетке. (Чушь получилась, но - ясно.)
16.40. Кажется, я совершенно не тоскую о внешнем мире, ну, нисколечко! И меня даже ничуть не интересует, какая стоит погода. И не стремлюсь я увидеть солнце. Похоже даже, что мне совсем не хочется уходить отсюда. Мне хорошо, занятий достаточно, вода-еда есть. Я даже не испытываю потребности видеть людей. Может, не люблю людей?
Люди за стенкой, к вам я отношусь с огромной теплотой и благодарностью. Когда дали чай, я чуть не растаяла от теплых чувств!
Ира и Миша, вы еще там?
19.45. Чрезвычайное происшествие! Мой большой друг Миша прислал записку! Трудно передать, как я обрадовалась.
А дело вот в чем: передала в отчетном сообщении, что траектория моего полета искривилась, а они испугались и решили, что что-то не в порядке. Ну, как они не понимают, я же лечу к Эридану! Мало ли что может в пути случиться! А если все благополучно и ничего не происходит, то зачем тогда и лететь! Теперь и не знаю, лететь ли мне дальше - вдруг сочтут мою шутку за сдвиги в психике??
Мне осталось жить здесь всего два дня. Это жаль, я не успею сделать и половины намеченного. И зачем взяла столько книг?! Да еще этот детектив! Пока догадалась отложить его в сторону, прошло три дня, и осталось всего ничего.
22 мая 1962 года.
Сегодня мне плохо, состояние совершенно угнетенное. Сижу неподвижно в кресле, в камере гробовое молчание. Не знаю, в чем дело. Неужели меня сбила с панталыку моя нелепая выдумка с Эриданом и их реакция? Немного же мне надо...
Кажется, я запуталась с днями, и быть мне здесь еще четыре дня. А еды у меня почему-то на три. Как же так?..
Я проснулся на мглистом рассвете
Неизвестно которого дня...
... Миша, вы пришли? Не знаю, почему, но именно Миша есть тот человек, которого я больше всего хочу видеть. Интересно - если не считать по числам, не могу сказать, сколько здесь живу, два дня или две недели.
14.20. Они думают, что мне тяжело. Сегодня записка - перевалило за половину. А меня это нисколько не волнует. Похоже, милый Миша волнуется больше, чем я. И, кажется, они от души желают мне успеха. Хоть бы намекнули, хорошо ли все идет, ведь я тоже от души желаю себе успеха. И дозарезу хочется узнать, каковы результаты. Мне кажется, не очень: с шифратором путаюсь, с триггерной стимуляцией, с часами, словом, со всем. Юрка сказал бы: синдром отличника - любишь поплакаться.
Прочла у Юрия Германа: «Милые, хорошие, родные люди!» И мне тоже хочется завопить во всю силу легких: «Милые, хорошие, родные люди!» Почему? Я же не лечу никуда! Сижу в тепле, в светле, вода-еда есть. Наверно, у меня неустойчивая психика, хотя я всегда считала наоборот. Все-таки жизнь в изоляции есть нечто противоестественное.
Ну вот, мысли перешли на Саньку. Стоп, машина!
Мы готовились к полету чуть больше года - какая, в сущности, короткая дистанция! Можно сказать, спринтерская. Каждый шаг на этой дистанции - сурдокамера вот, например, - это был реальный шаг к реальной цели, и каждая из нас хотела достичь этой цели во что бы то ни стало, и на каждом испытании казалось, что вот тут-то все и решается. И поэтому всегда была установка на максимальное напряжение сил и на получение максимально высокой оценки. Точно так же я потом думала, что если не выполню программу парашютной подготовки - то все, конец, и продолжала прыгать с травмой. Знаю, что подобные «эпизоды» случались и у других.
Только позже я стала понимать - даже блестящий успех в каждом конкретном виде подготовки ничего не решал. Все было гораздо сложней...
23 мая 1962 года.
С добрым утром, с добрым утром,
И с хорошим днем!
Спала как убитая, снов не показывали. Когда зажгли свет, не могла понять, что к чему и что надо делать.
Настроение прекрасное. По предварительным расчетам, лететь еще двое суток. Как-то примет нас эта незнакомая планета? Как отнесутся ко мне коренные жители?..
...Не представляю, как это я отсюда выйду, кажется, что мне надо здесь жить если не до конца дней своих, то очень долго.
Сидела сегодня в темноте и думала: а что, если бы меня посадили без света? Или хотя бы без книг? Было бы у меня такое же хорошее настроение?
Действительно, это вопрос. Следующему потоку книг не дали. Ни с кем из них, правда, ничего не случилось, а занимались они кто чем умел: кто рисовал, кто лепил, а кто стихи сочинял. А если Бог, как мне, талантов не дал?..
Я, признаться, со страхом думала о возможности оказаться в изоляции без книг и с уважением смотрела на тех, кто это перенес: не могла представить себе, как бы просуществовала без чтения и без занятий. Едва ли не только что научившись читать, я не расставалась с книжкой, читала всегда и везде: в метро, в трамвае, даже на ходу. Как понимаю теперь, просто не могла (может, боялась?) оторваться от книжки, потому что не умела оставаться наедине с собой - мне нечего было самой себе сказать.
13.45. Ни чаю, ни писем, ни музыки... Решили меня не баловать. Что ж, могу и без чая, гораздо хуже безмолвие. Когда они никак себя не проявляют, мне кажется, что они плохо ко мне относятся: рассердились или я им неприятна. Для меня очень важно, как люди ко мне относятся, я всегда остро это чувствую. А тут - ничего. Пустота.