16.00. Подозреваю, что там сегодня какие-то посторонние люди, поэтому у меня так тихо. Да и у них, кажется, тоже тихо. Сегодня, пожалуй, впервые не ощущаю вокруг себя никакого движения, и мне немножко грустно.
И чаю не дали!
19.30. Включили последние известия. Но я могу и без них.
Пришла к выводу, что если бы меня продержали здесь еще недельку, это пошло бы на пользу: дописала бы доклад, прочла бы все свои книжки, позанималась бы английским. К тому же я не рвусь отсюда, только очень хочу видеть своих мужичков - скоро уж две недели...
...Иногда чувствую себя маленькой мышкой в громадной клетке. Громадные люди стоят около клетки и смотрят на меня сверху вниз. И это кажется до того нелепым! Скажите, уважаемые мои доктора, неужели вы ожидали, что я сойду с ума? Что у меня появятся галлюцинации? Что буду стучать кулаками в дверь и вопить: «Откройте!»? Я чувствую себя хорошо, настроение ровное, спокойное, и я не ожидала, что будет по-другому.
21.30. У нас там сейчас праздник. Все принарядились, во всяком случае, девчонки - в платьях, а именинник при галстуке. На столе - шампанское, ананасы, торт. Как раз в этот момент, наверное, поднимают тост. Я надеюсь, что мой бокал налит. Я поздравляю вас, Николай Петрович (Н.П.Кузин, преподаватель физкультуры. – прим. ред.)!
Ирина говорит, что мне остался один день и послезавтра меня привезут, Н.П. рассказывает какую-нибудь смешную историю, девчонки хохочут, и только меня нет - я сижу здесь, серьезная и спокойная, и сочиняю всю эту чепуху. И на душе у меня тепло. А танцы будут? Ай-ай-ай, один кавалер и четыре дамы! А может, есть еще кто-нибудь? Может, пришел «милый доктор»? Тогда будет весело. Выходит, хуже всего мне.
А после танцев будет песня. Татьяна скажет: «Давайте споем Валину любимую», - и будут долго думать, какая же моя любимая. Если погода хорошая, пойдут гулять, будут считать звезды. В сотый раз скажут Н.П., что его звезда называется Бетельгейзе, а не Медельвейс, и что она - вон она. А Танька поищет Вегу. И потом долго еще не угомонятся.
А завтра у них полеты.
24 мая 1962 года.
У меня сегодня очень тихое настроение. Уж не жду от жизни ничего я... Ни писем, ни чаю. Чай, правда, дали. В глубоком молчании. И даже не знаю, кто.
16.00. Ну, похоже, я выговорилась. Душа молчит. Ни мыслей, ни чувств. Тихо.
20.00. Вдруг, подумала, что мне осталось быть здесь всего ничего, и сердце защемило...
Сочинила отчетное сообщение о посадке на планету ГНИИКОЗИА (Неправильная аббревиатура названия института - Государственный научно-исследовательский испытательный Ордена Красного Знамени институт авиационной и космической медицины (ГНИИОКЗИАиКМ) - прим. ред.). И задумалась - хорошо ли это? Если бы можно было спросить Ю.! Очень может быть, что этого делать не следует. Да неужели уж они такие неулыбчивые люди! Ведь я не назойливо, только утром и вечером... И всего несколько слов! Ну, все равно, останавливаться поздно. Взялся за гуж - полезай в кузов!
И тут возник конфуз: я неправильно написала аббревиатуру названия Института. Но все равно - на этой планете ГНИИКОЗИА местные жители встретили меня очень тепло, радостно и взволнованно, как будто я и впрямь вернулась из космического полета.
Ну, а я, конечно, просто-таки таяла от теплых чувств...»
Вполне возможно, что и у Валентина Бондаренко были примерно такие же мысли и ощущения во время отсидки в сурдобарокамере, как и у его коллеги Валентины Пономаревой. Начатый 13 марта 1961 года эксперимент проходил нормально.
Трагедия произошла на десятые сутки. В это день предполагалось закончить эксперимент. Приборы зафиксировали внутри сурдобарокамеры парциальное давление четыреста тридцать шесть миллиметров.
О том, что случилось в тот весенний день 1961 года, большинство советских граждан смогли узнать только через четверть века – в апреле 1986 года, когда журналист Ярослав Голованов опубликовал в «Известиях» серию откровенных статей о подготовке первого отряда советских космонавтов. С тех пор именно эта, «головановская» версия событий в марте 1961 года тиражируется и в той или иной форме воспроизводится во всех книгах по истории космических полетов. Поэтому предоставим слово Ярославу Голованову:
«Погиб военный летчик Валентин Васильевич Бондаренко. Не в космосе погиб, на земле. Это случилось 23 марта 1961 года. Валентин был самым молодым в первом отряде космонавтов (ему было 24 года). Согласно расписанию тренировок, он в тот день заканчивал десятисуточное пребывание в сурдобарокамере - как и других космонавтов, его испытывали одиночеством и тишиной. Давление в сурдобарокамере было пониженным, что компенсировалось избыточным содержанием кислорода. Сняв с себя датчики после медицинских проб, Валентин протер места их крепления ваткой, смоченной в спирте, и не глядя бросил эту ватку, которая упала на спираль включенной электроплитки. В перенасыщенной кислородом атмосфере пламя мгновенно охватило маленькое пространство сурдобарокамеры. На Валентине загорелся шерстяной тренировочный костюм, но он не подал сигнал тревоги на пульт, пробовал сам сбить пламя. Дежурный врач сразу открыть герметичную дверь, не выровняв давления снаружи и внутри, не мог. На все это требовались лишние секунды. А их не было. Когда Валентина вытащили из сурдобарокамеры, он был еще в сознании, все время повторял: «Я сам виноват, никого не вините...» (6.9).
Из этого описания трагедии следует, что Валентин Бондаренко погиб из-за собственной ошибки – не посмотрев, куда бросает, бросил пропитанную спиртом вату, и ватный шарик упал на электроплитку. Более того, Валентин не подал сигнал тревоги и сам пытался погасить пламя собственными силами, что привело к задержке спасательной операции. То есть три последовательные ошибки и привели кандидата в космонавты к гибели.
После эвакуации Валентина из сурдобарокамеры его немедленно доставили в ближайшую больницу - Боткинскую.
Восемь часов больничные врачи боролись за его жизнь. Тело кандидата в космонавты было так обожжено, что даже инъекции медицинские сестры не рискнули делать в места ожогов. Препараты вводили с помощью шприцев в единственные не обгоревшие участки кожи – в ступни ног.
Сотрудники НИИ-7 для спасения жизни Валентина Бондаренко предлагали свою кровь и кожу для пересадки.
Валентина Пономарева, кандидат в космонавты и дублер Валентины Терешковой, пишет в своей книге «Женское лицо космоса»:
«Он (Валентин Бондаренко – С.Ч.) прожил восемь часов, лежал, весь увернутый бинтами, в виде белого кокона. Когда привезли жену - прощаться, она бросилась к его ногам. Он сказал: «Анечка, это ноги...»
Анна Бондаренко всю жизнь вспоминала тот страшный день в марте 1961 года со слезами. В Звездном городке ей сообщили о разыгравшейся трагедии и повезли в Москву, в больницу, к мужу. Провели в отдельную палату. Анна увидела Валентина, полностью перебинтованного. Он был в сознании:
«Да, он узнал, что я пришла. Узнал... Говорит: «Ну, Анюта, все». И нас сразу увезли. В три часа дня на следующий день сказали, что он умер».
К сожалению, врачи оказались бессильны… Спасти Валентина Бондаренко не удалось, и после нескольких часов страшных мучений, он скончался от ожогового шока.
Так 23 марта 1961 года, за девятнадцать дней до полёта Юрия Гагарина, погиб Валентин Бондаренко. Это была первая потеря в отряде космонавтов. Это вообще была первая потеря в мировой пилотируемой космонавтике…
К сожалению, так и не удалось разыскать информацию, как и когда проходило прощание с телом кандидата в космонавты Валентина Васильевича Бондаренко. Генерал Николай Каманин и космонавты первой «шестерки» в эти дни безвыездно находились на космодроме Байконур – шли последние приготовления к запуску пятого советского корабля-спутника и к апрельскому старту Юрия Гагарина. Видимо, в церемонии официального прощания, – если она вообще была вопреки пресловутому «режиму секретности», – участвовали только остававшиеся в то время в Подмосковье одиннадцать коллег Валентина по отряду космонавтов и администрация Центра подготовки космонавта. Тело кандидата в космонавты было решено в закрытом гробу отправить в Харьков – туда, где жили его родители…