Когда она уже легла спать, в дверь опять позвонили. Звонок повторился три раза и стих. Она испугалась, что звонки будут продолжаться всю ночь. Она так истово молилась, чтобы это прекратилось, что не заметила, как заснула.
Утром она удивлялась, чего же так испугалась вчера вечером. Ведь совсем необязательно, что это приходил Максим. Это могли быть соседи, почтальон, или просто ошиблись дверью. Днем она пришла, как и договаривались, к Андреевым и помогла Людмиле мариновать огурчики. Они болтали, обо всем на свете. Временами ей хотелось выложить Людмиле все о Максиме, но она не сумела. Таня не представляла, как ей быть. Идти в милицию – просто глупо. Скорей всего над ней посмеются, предложив разобраться со своим кавалером самой. Может рассказать о Берестовой, что он сам признался в убийстве, вдруг его посадят? Но, наверное, не сразу, нужны доказательства, да и папаша, возможно, сможет остановить следствие. Но даже если ей поверят и отнесутся серьезно, не могут же к ней приставить охрану. И уехать невозможно, ей ещё два года нужно отработать в школе. До сентября из учителей мало кто будет в школе, да и вряд ли коллеги по работе смогут помочь.
Нет, все еще не настолько плохо, что нужно идти в милицию. Главное сейчас занять чем-нибудь вечера вне дома. Поэтому она предложила Андреевым сходить в кино на последний сеанс, как раз шел двухсерийный фильм. Люда с Виталием проводили ее до дому, и спать она легла только в час ночи.
На другой день, в среду, Таня решила пройтись по магазинам. Был конец месяца, и на прилавки выбрасывали дефицитные товары. В ЦУМе ей повезло – продавались немецкие колготки, и она купила несколько пар, особенно ей понравились бронзовые со швом. Одни она подарит Ольге. В Торговом центре она протолкалась почти два часа, покупая шампунь, лак для волос и дезодорант. Вроде бы мелочи, а без них никак. Потратив почти весь день на покупки, Таня была довольна. На людях было безопаснее всего, и время провела с пользой. Она поехала домой, положить покупки, а вечером собиралась опять зайти к Андреевым.
В почтовом ящике лежало письмо от Ольги. Это ее очень удивило. Ольга должна была приехать на днях, зачем слать письма. Отворив ключом дверь, Таня бросила сумку и письмо в прихожей и скинула босоножки. Она умирала от жажды. Босиком она прошла на кухню, на ходу вытаскивая блузку из-за пояса юбки. Спиной к окну, облокотившись на подоконник, на кухне стоял Максим. Таня остановилась, пораженная. В голове четко прозвучала мысль: «Я так и знала», хотя ещё секунду назад не подозревала о присутствии Максима.
– Привет блудной дочери, – Максим выпрямился.
Она молчала. «Я так и знала, так и знала», – билась в голове нелепая мысль.
– Доброго здоровья, – Таня повернула голову на голос – в углу у холодильника стоял незнакомый парень, на вид не старше выпускников ее школы.
– Ну, что ты стоишь, как казанская сирота. Проходи, садись, чувствуй себя, как дома, – пригласил Максим.
Наконец-то она обрела дар речи.
– Что вы здесь делаете? – она постаралась, чтобы голос не дрожал.
– В холодильнике-то у тебя не густо, сразу видно холостая, – сокрушенно сказал парень.
Он был невысокий, пожалуй не выше Тани, но широкоплечий и плотный, как квадратик. И без того квадратное лицо, с тонким, словно нарисованным ртом и темными, глубоко посаженными глазками, было обрублено модной стрижкой «площадка». В другой обстановке он бы показался ей смешным, похожим на кабанчика, но не сейчас.
– Вот решили выпить, – продолжал молодой человек, – я закуску искал у тебя в холодильнике.
– Да как вы сюда попали? – возмутилась Таня.
– У тебя же не замок, а одна видимость, любой шпилькой можно открыть, – радостно сообщил незнакомец. – Пойдем, покажу, как это делается. Если потеряешь ключ, сама сможешь открыть дверь. Шпилька или скрепка есть?
– Ладно, Проха, кончай трепаться, надо разобраться, – прервал товарища Максим, и обратился к Тане, – мы, дорогуша, с тобой, о чем договорились, а?
За время отпуска она уже забыла черты его лица, забыла какой он красивый и страшный.
– Я тебя внимательно спрашиваю, – пошутил Максим, но было не смешно, – что ты мне обещала?
– Подумать.
– Ответ неверный. Эх, Татьяна Викторовна, Татьяна Викторовна, – сокрушенно покачал головой Максим. – И чему вы детей учите, если сами не помните своих обещаний. Отвечаю за тебя: ты сказала, что тебе нужен один месяц, для того, чтобы настроиться. За свои слова надо отвечать.
– Значит, не смогла настроиться. И не смогу.
– Такой ответ не принимается. Прошло уже почти три месяца. И ты задолжала мне с процентами.
– Ты напрасно сюда пришел и друга привел.
Максим достал из кармана пачку сигарет, взял себе одну и протянул коробку Прохе. Они закурили. Таня брезгливо поморщилась:
– Здесь не курят.
– Сдается мне, брат Проха, что нас выгоняют. Девушка, кажется, нюх потеряла, забыла с кем разговаривает.
– Максим, не надо, – её голос звенел от негодования. – Ты меня не запугаешь. Давай расстанемся по-хорошему. Вы сейчас уйдете, а я не стану заявлять на вас в милицию.
– Макс, что ты с ней валандаешься. Надо вправить ей мозги, сразу станет как шелковая, – Проха устал быть немым свидетелем их диалога.
– Да я вот думаю, как лучше это сделать, – откликнулся Максим.
– Максим, ну подумай сам, неужели тебя удовлетворит любовь, полученная таким способом? – она попыталась внять его разуму.
– С тобой, малыш, удовлетворит любым способом, в любой позе, и в любом месте: машине, в ванне, в кровати, выбирай сама, – и он громко засмеялся, широко открыв наглый рот.
Парень, которого скорей всего звали по-другому, а Проха была кличка, мелко затрясся, исторгая из себя сухой, как кашель, смех.
Это было невыносимо. Волна обжигающего гнева захлестнула ее. Если она немедленно что-нибудь не сделает, хотя бы не закричит, у нее просто-напросто лопнет сердце от злости. Она схватила со стола чашку и со всего размаха бросила на пол.
– Убирайтесь отсюда, – крикнула она при этом.
Ей стало легче, но одной чашки явно было недостаточно. Она стала хватать со стола все, что попадало под руку и кидать на пол: вилки, ложки, ножи, подставку под них, разделочную доску.
– Уматывайся сейчас же, чтобы я больше тебя не видела, ни тебя, ни твоего холуя. Забудь сюда дорогу.
Гости спокойно взирали на нее, продолжая курить:
– Люблю темпераментных девушек.
– Ты посмотри, какой взгляд! – восхитился Проха.
– В нем написано всё – два листа мелким почерком.
– Не девочка – конфетка.
Таню ничто не могло остановить, в ней как будто оборвался приводной ремень, и двигатель теперь вращался на бешеных оборотах. Но когда стол опустел, и она судорожно искала, чем бы швырнуть ещё, Максим протянул ей чашку, сняв ее с полки в углу над холодильником, она взяла чашку и остановилась. Его жест подействовал на нее как холодный душ. Чашка была Ольгина. Она поставила ее на стол.
– Я в восторге, моя сладкая, – сказал Максим, – именно такая девушка мне нужна. Но, пожалуйста, постарайся, чтобы подобная сцена больше не повторялась, прибереги свой темперамент для более подходящего случая, например, для постели.
– Я сказала тебе, убирайся, – тихо повторила Таня, она ещё не могла успокоить дыхание.
– Танюша, ты никак не врубишься, здесь с тобой не шутят. Значит так, слушай сюда: или ты спишь со мной и сегодня, сейчас, или – сама знаешь что.
– Ни за что! – Таня вскинула подбородок вверх. Она была восхитительно трогательна в своей отчаянной храбрости, но это нисколько не задело Максима.