Левой рукой Проха стал расстегивать блузку, обрывая пуговицы. Сосредоточившись на блузке, Проха уже не так сильно прижимал ее в стене, и она постаралась оттолкнуть его руками, извиваясь всем телом. Но пуговицы одна за другой летели на пол. К страху прибавился стыд. Ее тело открывалась на обозрение двум похотливым взглядам. Молочно-белая грудь с маленькими коричневыми сосками ослепительной полоской выделялась на теле, покрытым золотистым загаром. Извиваясь всем телом, она соскользнула вниз к полу, там, где Проха не мог прижать ее к стене, и попыталась выскочить у него из под руки. Но он тут же ее схватил и поднял во весь рост, прислонив к стене. Они опять боролись, но она быстро выбилась из сил.
— Не трогай меня, пожалуйста, прошу тебя, — рыдала она, выдохнувшись от тяжелой борьбы.
— Какие миленькие сосочки, — Проха не слышал ее.
Она закрыла глаза. Вот и все. Проха громко сопел, щупая ее грудь.
— Не надо, прошу тебя не надо, ну, пожалуйста, — все громче причитала она, нанося ему удары кулаками по плечам и груди.
— Да заткнись ты, — Проха не обращал внимания на ее тычки кулаками.
После того, что сейчас с ней сделают, жить ее не оставят. Это она знала точно. И даже смерть не принесет избавления. Она умрет так некрасиво, так страшно. Перед глазами предстали картинки своего растерзанного мертвого тела, видение было настолько реальным, насколько неприглядным, а она даже не сможет прикрыться, потому что будет мертва, совсем, навсегда. Говорят, что перед смертью перед глазами проходит вся жизнь, она же видела только свои предстоящие мучения. Она не хотела умирать так некрасиво, так безобразно! Она вообще не хотела умирать!
— Максим, я согласна, я на все согласна, — прохрипела она, задыхаясь.
Максим все это время пристально наблюдал за ними, прикусив нижнюю губу.
— Поздно, куколка, ты уже сделала выбор, — прошептал Проха ей в лицо. От него несло водкой так, что она чуть не задохнулась. Его мокрые губы заскользили по щеке и облекли ее рот. Она резко замотала головой, и, освободившись от его липкого рта, выкрикнула:
— Я согласна. Останови его, я согласна быть твоей.
— Нет, сначала ты станешь моей, — и Проха опять попытался поймать ее рот, шаря по лицу губами.
— Ну-ка, Проха, я не пойму, что она бормочет.
Проха остановился и крепко прижал ее к стене.
Таня с надеждой быстро заговорила:
— Максим, я согласна, только останови его, пусть он отпустит меня.
— Что, что ты сказала? — как будто не расслышал Максим.
Таня посмотрела на него, они встретились взглядами. Она поняла его.
— Останови его, я буду твоей, я хочу быть твоей.
— Повтори.
— Я хочу быть твоей, — четко повторила она.
— Ладно, Проха, оставь ее.
— Конечно, конечно, желание девушки для меня закон.
Проха отошел от нее.
Таня поспешно запахнула в блузку и заправила ее в юбку. Об пол стукнулась черная заколка, выпавшая из волос.
— Это будет тебе хороший урок на будущее. Запомни, будешь показывать гонор — изуродую, а если будешь послушной девочкой, значит, будешь жить, — пригрозил Максим.
Но его угрозы уже мало трогали ее. Она прислушивалась к себе. У нее болели руки, во рту чувствовался солоноватый привкус крови от прикушенной губы, а на затылке, наверное, выросла огромная шишка. Но это даже хорошо. Пусть все болит — это, значит, она жива, она будет жить. Ей больше ничего не нужно. Все, что раньше было нестерпимым, например, постель с нелюбимым, теперь казалось простым и естественным, а обыденные вещи, которых раньше не замечала, стали значительными и весомыми. Разве раньше она замечала, что дышит? Зато теперь она с удовольствием вдыхала тяжелый влажный воздух предгрозового вечера. Все, кошмар кончился.
— Поняла? — спросил Максим.
Таня кивнула.
— Не слышу ответа. Ты меня поняла? — переспросил Максим.
— Поняла.
— Можешь расслабиться, сядь на диван, — велел он.
Таня безропотно села.
— Ну, ладно, голубочки, вы тут поворкуйте, а я пойду. Тебя ждет замечательная ночка, — подмигнул Проха Татьяне, и, хлопнув Максима по плечу, сказал: — Завидую, грудь у нее что надо.
Вскоре в прихожей щелкнул замок — Проха закрыл за собой дверь. Максим сел на диван рядом с ней. Только сейчас она заметила, что на столе, где они проверяли тетради, стоят две бутылки водки, одна запечатанная, а в другой — примерно половина. Рядом стояли два стакана, лежал хлеб, сыр и кусок колбасы. В тарелке лежали малосольные огурцы. Все было явно из ее холодильника. Кроме водки, разумеется.