— Ее мама хотела с тобой поговорить о какой-то лекции.
Таня обрадовалась возможности вновь пообщаться с Верой Андреевной.
Вечером Таня пришла в дом Авроры. Ее приходу были искренне рады. Вера Андреевна отправила дочь готовить чай, а Татьяну радушно пригласила в гостиную. Аврора быстро выпила с ними чашку чая и ушла к себе заниматься — завтра у нее был экзамен. А Таня с Верой Андреевной остались сидеть за столом и переговорили о многом, но больше всего о подростковом кабинете, на организацию которого дерзнула Вера Андреевна.
Тане было так хорошо в уютно домашней обстановке, что совсем не хотелось уходить к себе домой, где ей было слишком пусто или слишком тесно, когда появлялся Максим. Но долго злоупотреблять гостеприимством Таня не могла, ведь людям нужно отдохнуть.
Дома, перед сном, Таня полистала сборник песен и маршей. Песня «По долинам и по взгорьям» ей показалась несложной для исполнения, но окончательного решения она не приняла, оставив книгу на диване.
На следующий день, вернувшись с работы, она обнаружила дома спящего Максима. Он и во сне оставался хозяином жизни, вольготно разлегшись на диване, свободно закинув одну руку за голову. На груди лежал раскрытый песенник, выпавший из правой руки. Лицо было спокойным и безмятежным, как у праведника. Ни совесть, ни сомнения не мучили его ни во сне, ни наяву. Он не проснулся, когда она вошла, и она не стала его будить. Таня пообедала в школьной столовой, поэтому сразу села работать, стараясь не шуметь. Прошел, наверное, час. Планы уроков были готовы, осталось дописать еще несколько карточек для самостоятельной работы. Она в буквальном смысле подпрыгнула на стуле, когда раздалось громкое пение Максима:
— Мы — красные кавалеристы, и про нас, былинники речистые ведут рассказ…
Она схватила со стола ластик и запустила им в Максима, а попала в песенник, которым прикрылся Максим.
— Максим, прекрати, ты меня напугал, — она склонилась над бумагами, — что теперь делать? Я из-за тебя вздрогнула и перечеркнула слово.
Максим поднялся и сел ближе к столу, чтобы рассмотреть, что она написала.
— Подумаешь, перепишешь. Дурное дело — нехитро.
Таня дурашливо замахнулась линейкой, зажатой в руке, и хотела ударить его по голове, но Максим одной рукой прикрыл голову, а другой ловко поймал ее за руку. Вырвав у нее линейку, он бросил ее на стол. Тогда она схватила линейку левой рукой и замахнулась снова, он опять перехватил ее. Они затеяли шутливую потасовку. Позволив Татьяне нанести ему несколько звонких шлепков по голове и предплечьям, Максим все-таки воспользовался своим превосходством в силе, и предупредив:
— Ну, метелка, держись, — притянул ее к себе так, что она упала ему на колени.
Она попыталась встать, но он удержал ее, обхватив ее за талию. Снова завязалась борьба, они возились и пыхтели, пока не выдохлись. Таня сползла с его колен на диван, взяв в руки книжку, чтобы не сесть на нее. Максим ткнул в книгу пальцем:
— Ты теперь подрабатываешь уроками пения? Расскажи-ка поподробней, как ты дошла до жизни такой?
— Это к смотру «Песни и строя» на двадцать третье февраля.
— Их все еще проводят? Я помню, в классе седьмом даже был командиром отряда.
— Ты — командиром отряда? С тех пор ты здорово опустился.
— Скорей уж приподнялся. Как в наше время можно проводить такие праздники? Ты что, «Архипелаг ГУЛАГ» не читала?
— Читала, конечно.
— И как можешь после этого заставлять детей разучивать революционные песни. Революция — это зло, море крови, последующая диктатура и партийный тоталитаризм. Да еще двадцать третье февраля — годовщина какой-то победы Красной Армии, этого сборища быдла и предателей, уничтожившего цвет нации. И, вообще, была ли там победа, если затем в марте был подписан позорный Брестский мир. Этот праздник давно пора отменить.
— Я не совсем уверена, но, по-моему, это дата образования регулярной Красной Армии.
— Это не меняет сути, что в результате принесла народу революция, диктатура пролетариата на плечах этой самой армии! — запальчиво произнес Максим и передразнил ее, — не уверена, по-моему. Ты же учительница, должна знать!
— Слава богу, я учу математике, а вот учителям истории сейчас не позавидуешь. А в математике дважды два всегда четыре, независимо от политической обстановки в стране.
— Ага, за формулами хочешь спрятаться!
— Не спрятаться, а прежде постараться понять, почему все это произошло. Максим, нельзя так сгоряча все отметать. Это же наша история.