Алиса с трудом скрывала нетерпение. Вся эта история с Мовуазенами ей наскучила. Но Жиль, поглощенный своими мыслями, ничего не замечал.
Он провел немало вечеров в спальне дяди, на его месте за бюро с цилиндрической крышкой. Он просиживал там долгие часы, силясь понять, разобраться.
Он нигде не нашел портрета Октава Мовуазена - покойник терпеть не мог сниматься. Лишь у тетки Элуа он наткнулся на фотографию обоих братьев Октава и Жерара, сделанную в те времена, когда старшему было лет десять. Снимок выцвел, черты расплылись. Отец Жиля был выше ростом, но уже тогда чувствовалось, что волевое начало представлено Октавом: голова массивная, фигура коренастая.
Какой же была подлинная жизнь этого человека? Существование родителей Жиля сводилось к погоне за грошом, за хлебом насущным, к вечным заботам, как починить обувь, на что одеться.
А дядя один в особняке на набережной Урсулинок...
Какое чувство двигало им, когда он женился на Колетте? Что у них сложились за отношения? Были ли они когда-нибудь по-настоящему близки?
Жиль отвел глаза. Возникнет ли эта близость у них с Алисой?
Тетка продолжала:
- Я вам не надоела, Алиса?
- Что вы, тетя!
- Мовуазен действительно каждую неделю наезжал к кузине Анриетте, и она не раз спрашивала себя - зачем. Она живет в довольно обветшалом доме на берегу моря. Все ее односельчане хорошо знали эту машину: она останавливалась на обочине, Жан оставался за рулем и читал газету. Мовуазен входил в дом и, кажется, даже не давал себе труда поцеловать детей. Он их просто не замечал. Только когда они слишком шумели, он хмурился, и мать выставляла их на улицу. Он не ' привозил им ни конфет, ни шоколада, ни игрушек - даже под Рождество...
Жиль наяву переживал сцену. Он забыл о еде, и Алиса впервые изобразила на лице улыбку покорной жены.
- В дверях он осведомлялся: "Все в порядке, Анриетта?"-и садился у камина в плетеное кресло с зачиненными веревочкой прорехами... По-моему, это кресло его отца - недаром он не позволял купить новое... Потом раскуривал трубку или сигару. Котелок с головы не снимал. Если кузина порывалась оставить работу, он бросал: "Занимайся своим делом..." Эти визиты вошли у него в привычку. Случалось, он приезжал и находил дом запертым. Тем не менее, вернувшись, мадам Анрике заставала кузена на обычном месте: он знал, что окно, выходящее в сад, плохо закрывается. Он почти всегда молчал. Лишь изредка задавал самые простые вопросы, вроде: "Сколько сняла в этом году фасоли?" Или интересовался кроликами... Я спрашивала себя, Жиль, неужели он никогда не заговаривал о своих делах. Ведь так редко встречаешь человека, который ни с кем не общается!
Не о том же ли думал и Жиль, когда сиживал в дядиной спальне? Ему тоже казалось, что в этой нечеловеческой глыбе неизбежно должна обнаружиться трещина.
Даже страсть к деньгам или к власти, которую они дают, не объясняла, на взгляд Жиля, такого беспощадного одиночества, такого отказа от всякой разрядки, от всякой раскованности.
И вот, благодаря интуиции Колетты, они теперь знают, какую разрядку позволял себе Мовуазен. Он уезжал в деревню, в лачугу, где родился и провел детство, садился там в отцовское кресло и молча, не двигаясь, час-другой жил жизнью бедной семьи.
Как-то раз, однако, он заметил, хотя Анриетта не очень-то поняла - к чему: "Жаль, что твои дети не Мовуазены..."
В противном случае он, несомненно, завещал бы состояние им, а не племяннику, которого никогда не видел...
- А что нового здесь, Жиль?
- Ничего существенного.
- Эксгумация будет?
- По-моему, да.
Они кончили обедать. Тетка поднялась.
- Прошу прощения, что помешала. Поверьте, Жиль, мне лучше есть одной наверху, как раньше. Я настолько привыкла к одиночеству...
Жиль упрямо покачал головой.
- Вы так веселились, когда я пришла!.. Ну, мне пора наверх. Доброй ночи, Алиса! Доброй ночи, Жиль! Он ждал момента, когда ее, как всегда, чересчур горячая рука опять окажется в его руке. Потом, когда Колетта ушла, наступило молчание. Алиса вздохнула. Жиль все еще стоял посреди столовой, и, взглянув на него, она, видимо, инстинктивно почувствовала, что сердцем он с теткой - провожает ее по лестнице, поднимается с ней наверх, что все эти истории с Мовуазенами вновь захватили его.
- Поиграешь мне еще?
Жиль воспользовался случаем, сел за рояль, пробежал длинными пальцами по клавишам, и гостиную огласили меланхоличные и страстные пассажи Шопена.
Проснулся он рано, но на этот раз не осмелился встать прежде жены и долго лежал, глядя на бледный свет в прорезях ставень, сотрясаемых ветром. Потом он услышал звонок. Марта отперла входную дверь, но посетитель поднялся прямо наверх и тут же снова ушел.
Наконец полусонная Алиса протянула руку, убедилась, что муж рядом, и улыбнулась.
- Ты здесь! - благодарно шепнула она. И разом стряхнула с себя сон.
- Зажги свет, Жиль. Кажется, непогода не унимается. Что, если нам позавтракать в постели? Я всегда об этом мечтала, да отец не разрешал. Приходилось ждать, пока не заболеешь... Позвони, пожалуйста, Марте.
У Жиля не хватило духу отказать. Однако ему стало неловко при мысли, что посторонняя девушка увидит его с женой в постели.
- Что будем сегодня делать? Знаешь, что я надумала, засыпая? Возьмем машину и объездим все магазины. Я уже составила список, что нужно купить.
Жиль слышал, как ходит наверху мадам Ренке.
- Кто приходил?
- Почтальон, месье. Принес заказное письмо для мадам Мовуазен.- И, сообразив, что может получиться путаница, Марта простодушно добавила: Для той, что наверху.
Лишь через полчаса, когда Алиса уселась за туалет, Жиль сумел подняться к Колетте. Тетка была уже одета. Она протянула ему полученное утром официальное письмо.
Следователь извещал ее, что вынесено постановление об эксгумации Октава Мовуазена, которая состоится завтра в десять утра, и что она имеет право присутствовать на кладбище лично или прислать туда своего поверенного.
VI
В воскресенье днем дождь все еще шел - газеты писали, что погода наладится не раньше новолуния, и Жиль с Алисой отправились в кино. Впереди, через несколько рядов от них, сидели "девочки", как Алиса именовала своих подружек, а расположившиеся за ними молодые люди фамильярно облокачивались на спинки их кресел.
Среди этих молодых людей находился и Жорж, то и дело посматривавший на новобрачных. Волосы у него были прилизанные, брови черные, кожа матовая, взгляд, как у всякого фата, тупой и вызывающий. Алиса украдкой вложила свою руку в руку мужа - не для того ли, чтобы искупить нескончаемые поцелуи в рыболовной гавани?
Колетта ушла на улицу Эвеко, к матери. Жиль видел мать своей тетки только раз, когда она брала молоко у торговки. Эта невероятно расплывшаяся женщина с опухшими от водянки ногами, в юбке из толстой ткани, не ходила, а выступала; лицо у нее было одутловатое, бледное, волосы того же белесого оттенка, глаза ясные, как у ребенка; на отвислых губах застыла блаженная улыбка.
- Ты все еще на меня дуешься?
- За что?
- За Жоржа... Пойми же, мы встречались только потому, что мне хотелось отбить его у Линетты.
Девушки, сидевшие впереди, вели себя шумно. Раздавались смешки. Даже в полутьме можно было различить, как они наклоняются друг к другу и перешептываются. Их забавлял любой пустяк. Они то и дело поворачивались в сторону молодоженов, и теперь Жиль с изумлением видел, чем была его жена еще несколько дней тому назад.
- Ты меня любишь? - шепнула Алиса, ощутив долгое и нежное пожатие его руки.
- Люблю...
Потом публика, толкаясь, высыпала на улицу, и они зашли в "Кафе де ла Пе", где с трудом отыскали свободные места, - наступал час предобеденного аперитива. Алиса была очень оживлена. Она впервые показывалась с мужем в таком многолюдном месте и чувствовала, что на них смотрят, отпускают на их счет замечания.