Разве он нахмурился? Впрочем, замешательство, в которое его привело бившее в глаза солнце, могло навести и на такую мысль. Поэтому Алиса, скорчив рожицу, взмолилась:
- Не брани меня, Жиль. Она не вернется к завтраку...
Алиса опять была почти нагой - в пеньюаре, который так не нравился Жилю, хотя он не говорил об этом. Слишком плотный, гладкий, текучий шелк, при малейшем движении облегавший тело, напоминал ему двусмысленную атмосферу будуара Армандины, а лебяжья опушка придавала этому одеянию какую-то поддельную величавость.
- Ты сердишься?
Нет. Просто немножко удивлен. Чуточку растерян. Он только что расстался с меланхоличным Ренке. Поднимаясь по лестнице, перебирал свои невеселые мысли. Он не мог так сразу поддаться игривому настроению жены, которая, стащив с мужа пальто и шляпу, приподнялась на цыпочки и чмокнула его в губы, а теперь, с блестящими глазами и оживленным лицом, льнула к нему.
С первых же дней Алиса взяла привычку чуть ли не до вечера оставаться в дезабилье и выходить в таком виде к столу. Жиль ни разу не сделал ей замечания. Но она, вероятно, все же перехватила взгляд мужа, когда он переводил его с нее на тетку, неизменно одетую в черное.
Как бы то ни было, теперь Алиса одевалась перед едой и даже демонстрировала в столовой известную буржуазную чопорность.
- Она не вернется к завтраку...
Расспрашивать Жиль не решился. Он вообще не произносил больше имени Колетты, словно опасался выдать себя.
- Да ты не бойся - ее не арестовали. Она позвонила, что задержится у своего адвоката по крайней мере до часа и позавтракает у матери, чтобы не ломать нам день.
Алиса оглушала Жиля своими движениями, улыбками, всем непринужденным стремительным весельем, переполнявшим ее в это утро.
- Тебе скучно завтракать вдвоем со мной?
- Ну что ты!
- Нет, я знаю. Не спорь! Ты же немножко неравнодушен к Колетте, правда?
Алиса потащила его к роялю, на котором были разложены какие-то шелковые ткани.
- Я так скучала все утро, что позвонила в "Самаритен" - пусть пришлют образчики для новых занавесей. Позже посмотрим...
На столе, друг против друга, всего два прибора И пурпурное пятно великолепный омар.
- Я воспользовалась случаем и заказала на завтрак то. что нравится мне...
А нравилось ей, равно как в одежде и тканях, все пряное, острое или дорогостоящее, такое, о чем она издавна мечтала.
Внезапно игривость Алисы сменилась серьезностью, хотя, разумеется, ненадолго.
Она проверила, закрыта ли дверь на кухню.
- Знаешь, о чем я думала утром?.. Конечно, тебе, может быть, не понравится, что я суюсь в эти дела... Я спрашивала себя, уж не мадам ли Ренке... Эта женщина немножко пугает меня, и я вполне могу представить, как она подсыпает яд в суп или кофе... Кстати, ты сказал, что днем тебя не будет, и я позвонила Жижи, чтобы она приходила к полднику. У нее сегодня выходной. Я правильно сделала?
- Конечно, дорогая.
- Еще кусочек омара?
Отсутствие Колетты оказывало на Жиля странное действие. Отчасти у него даже полегчало на сердце, потому что вместе с теткой ушла неловкость, сковывавшая теперь их всех за столом. С другой стороны, в голову ему лезли мысли об адвокате, молодом красивом парне, и о тех долгих часах, которые тетка проводит вдали от него, Жиля.
- Если бы ты знал, как мне хочется, чтобы эта история поскорей кончилась! Обойщик, который приносил сегодня ткани на выбор, счел долгом напустить на себя соболезнующий вид. Жижи, когда я ее приглашала, и та пошутила: "Боюсь, как бы от вас меня не отправили прямо во Дворец правосудия..." О чем ты думаешь, Жиль?
- Об этом...
- Вот послушай, какие у меня планы. В гостиной вместо плотных темных штор-гардины из светлого шелка цвета свежей соломы или зеленого миндаля. Здесь, в столовой,- ситец из Жуй с большими красными цветами... Тебе нравится?
- Да, да...
Но подумал он: "Нет!" Ему было не по себе от ее хлопот по устройству дома. Он предчувствовал, что Алиса все перекроит здесь на свой вкус, нисколько не похожий на его собственный.
Он злился на себя за свое дурное настроение, терзался угрызениями совести и, как всегда, когда оставался наедине с женой, испытывал смутный страх перед будущим.
- Идем! Кофе в гостиную я подам сама.
Она развернула переливавшиеся на солнце шелка. Завела разговор о том, что надо сменить обивку стульев. На каждом шагу ее пеньюар распахивался, и у Жиля мелькнула мысль, что это не случайно.
Так и есть: она внезапно бросилась на кушетку.
- Иди сюда, Жиль!..
В непритворно неистовом порыве страсти Алиса стиснула его так, что он чуть не задохнулся, прикусила ему губу. А он думал о том, что дверь не заперта и сюда в любой момент могут войти Марта, мадам Ренке или его тетка, если вдруг вернется.
- Ты меня любишь?
Никогда еще она не была столь полна жизни и пыла, даже не подозревая, как это шокирует Жиля. В ту минуту, когда они замерли щека к щеке, ему показалось, что широко раскрытый глаз Алисы смотрит через его плечо, и он вспомнил свое первое впечатление от Ла-Рошели - те же растрепанные волосы, тот же темный глаз, вперившийся в иллюминатор "Флинта".
Алиса не стала любовницей ни Жоржа, ученика в парикмахерской, ни других молодых людей, которые вот так же стискивали ее в объятиях, к губам которых она прижималась губами, но Жиль отдавал сеое отчет, что главное не в этом.
Он не размыкал рук и думал, удивляясь отчетливости своей мысли и чуточку этого страшась. Алиса любит потому, что любит. Она любит любовь, веселье, движение, плотскую радость.
Куда это она уставилась своим открытым глазом? Думает ли о чем-нибудь и она? Они близки, как только могут быть близки два человека, и ни один из них ничего не знает о другом, каждый живет своей, вовеки непостижимой жизнью.
Жиля охватила печаль, но печаль ясная, и ясность эта все нарастала, пока на душе у него опять не стало легко.
Страхи и угрызения совести рассеялись. Остались только неуловимая горечь и ощущение чего-то, во что он верил и чего никогда не было.
Когда Жиль наконец поднялся, он посмотрел в угол комнаты, куда минуту назад глядела его жена, и увидел в позолоченной рамке фамильного портрета вздрагивающий солнечный зайчик.
- Вроде бы звонят? - спросил он.
- Не слышу...
Он чуть не выбранил ее за то, что она не спешит привести себя в порядок. Она лежала на кушетке с зарумянившимися щеками, с губами еще влажными от поцелуев, и, когда в дверь постучали, Жиль поймал на ли-. це Алисы счастливую улыбку.
- Это Жижи! - объявила она.
Жиль не сомневался: она нарочно все подстроила. Расставила ему ловушку. Сколько бы Алиса ни притворялась удивленной, она - Жиль был уверен в этом - знала, в котором часу явится ее подружка.
Придерживая рукой наспех запахнутый пеньюар, Алиса подбежала к дверям, расцеловалась с гостьей.
- Ты уже здесь, старушка?
Она ничего не добавила. Она просто направилась к кушетке, чтобы поправить подушки.
Жиль, у которого еще оставалось время, поднялся на третий этаж и с минуту постоял на пороге дядиной спальни.
В одиннадцать утра они с Ренке завернули в "Лотарингский бар", как это ежедневно делал Мовуазен. Бабен с сигарой в зубах восседал на своем месте у окна, перед ним стоял полупустой стакан. Увидев, как вошедшие садятся за столик, он саркастически ухмыльнулся, но не сказал ни слова.
Что за отношения связывали Бабена с Октавом Мовуазеном? Оба они, как заявил Бабен, были одной породы. Оба начинали с нуля. Для обоих жизнь стала жестокой борьбой.
Известное сходство между ними было и в том, как они проводили день. Ни дом, ни семья не играли для них никакой роли. Бабен - это было известно каждому- возвращался к себе лишь по обязанности и выказывал домашним, включая сына и двух дочерей, презрительное безразличие.
Вся жизнь его сосредоточивалась в уголке кафе, откуда, массивный, застывший, неподвижный, он направлял ход своих дел.