- Позвольте...
Затем глаза ее расширились - Колетта увидела Жиля. Она чуть заметно отшатнулась, словно собираясь вернуться обратно.
- Сюда, мадам...
Колетта молча прошла мимо Жиля, и он пожалел, что не взглянул на нее, не сказал ей ни одного ободряющего слова.
Доктор Соваже направился вслед за инспектором к главной лестнице.
- Входите, месье.
Эти слова произнес следователь с густой рыжей шевелюрой, появившись на пороге кабинета. В кабинете, кроме него, находился письмоводитель) не замеченный Жилем в первый раз. Он перебирал документы, лежавшие на маленьком столике.
Следователь сел.
- Что вам угодно, месье Мовуазен?.. Но прежде всего позвольте заметить, что ваш визит крайне неуместен, противоречит всем правилам, и мне не следовало бы вас принимать.
Довольный своей фразой, он посмотрел на молодого человека снизу вверх, но сесть не предложил, и так как Жиль не находил нужных слов, следователь, вытащив из жилетного кармана золотые часы, нетерпеливо добавил:
- Слушаю вас.
- Я хотел бы узнать, месье, арестована ли моя тетка, а если нет, то намерены ли ее арестовать.
Глазки у следователя были недобрые, колючие, вся его особа дышала таким самодовольством, что Мовуазен с трудом сохранял самообладание.
- Очень сожалею, но я не вправе ответить.
- Значит, моя тетка на свободе?
- Если вам угодно знать, будет ли она обедать с вами нынче вечером, то думаю, что нет. В остальном же...
Следователь сделал неопределенный жест и перевел глаза на свою руку, украшенную перстнем с печаткой, созерцание которого явно доставляло ему удовольствие. Сейчас он встанет, выпроводит посетителя за дверь..
- Я знаю, месье, что моя тетка не виновна в отравлении мужа.
Следователь поднялся.
- Еще раз повторяю, месье Мовуазен: я очень сожалею... Я готов даже забыть о вашем приходе и...
Он распахнул дверь. Жиль поколебался еще секунду, потом, со слезами ярости на глазах, выбежал в приемную. Перепутал коридоры, долго бродил по закоулкам Дворца правосудия, снова прошел мимо обитой двери, в которую заглянул, придя сюда, и которая была теперь распахнута в пустой зал, где сгущались вечерние сумерки.
На улице он немало удивился, когда наконец заметил, что рядом с ним, не решаясь ни о чем расспрашивать, шагает верный Ренке.
Фонари уже зажглись, но ночь еще не спустилась, и по небу тянулись последние полосы света.
- Больше вы мне сегодня не понадобитесь, месье Ренке.
- Благодарю вас. Вам, конечно, известно, что она арестована? Я встретил одного из бывших сослуживцев...
Жиль взглянул на него и не ответил. Потом прибавил шагу. Ничего не видя, ни о чем не думая, добрался до конца набережной и очутился у маленького кафе Жажа. Зашел туда. Говорить с ней ему было не о чем, но он нуждался хо!я бы в минутной разрядке.
К несчастью, Жажа сидела за столом с двумя кумушками, одна из которых что-то вязала из белой шерсти.
- Ну, мой мальчик, плохи дела? Что будешь пить?
Жажа проплыла за стойку, налила рюмку. Потом повернулась к кумушкам.
- Вы только поглядите, что с ним сделали!
Жиль, начисто забывший об утреннем скандале, посмотрел в зеркало и немало изумился, увидев у себя на щеках два больших багровых пятна.
- Как будто сразу не ясно, что парень не из тех, кто за себя постоит!.. Да ты садись, Жиль! Бог свидетель, в тот вечер, когда ты ввалился сюда в длиннющем пальто и смешной шапке, я и предположить не могла, что тебя ожидает. - И добавила, обращаясь к кумушкам: - Если б вы видели, какой он тогда был симпатичный!
Сколько раз за минувшую зиму Жиль вот так заходил к Жажа посидеть! Почему же сегодня ему здесь не по себе? Три женщины не сводили с него глаз. Вязанье в руках у одной все явственней принимало вид детского носочка.
- А теперь он женат, не говоря уж о неприятностях, которые свалились ему на голову .. Уже уходишь, цыпленочек? Не захватишь с собой рыбки?
Жиль не смог ни ответить, ни хотя бы сказать на прощанье что-нибудь ласковое. В третий или четвертый раз за день у него до боли, как в детстве при ангине, перехватило горло.
Засунув руки в карманы, он брел по набережным. Витрина тетушки Элуа была еще освещена, правда, скупее, чем в соседних магазинах: здесь ведь торгуют таким товаром, что зазывать покупателей нет необходимости.
Жиль подошел поближе, опять отошел. Как и в день приезда, он бродил вокруг, не решаясь войти и посматривая на тетку, восседавшую в конторке, на приказчиков, занятых упаковкой.
Потом один из них вышел на тротуар и опустил жалюзи, так что теперь свет падал уже только из двери; наконец и под нею осталась лишь узкая полоска его, которую невнимательный глаз просто не заметил бы.
На террасе "Французского кафе" играла музыка, люди наслаждались погожим весенним вечером, одним из первых в этом году. По террасе сновал алжирец, оставляя на каждом столике пригоршню земляных орехов. Подальше, за Большой часовой башней, в сумерках виднелось несколько женских фигур - это поджидали клиентов девицы, готовые упорхнуть при появлении полицейского.
Весь город был освещен. Огни загорелись повсюду - в окнах домов, на обеденных столах, за которые усаживались в этот час ла-рошельцы, в детских, где ребятишки складывали тетради или вполголоса зубрили уроки.
Жиль поднял глаза. На втором этаже барышни Элуа, должно быть...
Он никак не мог решиться. Опять отошел подальше. Услышал, как отворилась дверь, обернулся и увидел, что из магазина один за другим высыпают приказчики, а двое из них уже в'скочили на велосипеды.
Теперь он действительно наследник Мовуазена, единственный его наследник, потому что именно он раскрыл дядину тайну. Мовуазен предусмотрел все, кроме одного - что в один прекрасный день его отравят.
Как поступил бы он, если бы знал - кто!
Он не предвидел также, что наступит вечер, когда в столь знакомом ему коридоре третьего этажа, захлестнутый волнением еще не изведанной силы, его племянник обнимет Колетту.
Дверь вновь открылась. Вышла теткина машинистка. Осмотрелась. Быть может, она ждет поклонника?.. Но тут девушка заметила Жиля и на минуту вернулась. Он представил себе, как она говорит Жерардине: ".Этот опять здесь..."
Машинистка удалилась восвояси. Свет под дверью, однако, не гас. Прошло еще минут десять, а он горел по-прежнему.
Тогда Жиль пересек улицу. Но едва взялся за ручку, как ключ щелкнул, дверь приоткрылась, и Жиль оказался лицом к лицу с теткой, пристально смотревшей на него.
Робко, как испуганный ребенок, он поздоровался:
- Добрый вечер, тетя!
Жерардина удивленно нахмурила брови: она услышала в его голосе неподдельное чувство. И не ошиблась! Жиль боялся поднять на нее глаза. Он любил ее. Стыдился, что пришел сюда.
Она заперла дверь и направилась к конторке. Жиль различал в темноте ее крупную фигуру. Знал, что ей страшно, что она боится его, и сердился на себя, что подвергает такой пытке сестру своей матери.
Он был бы рад объясниться напрямик, высказать ей все, что думает и чувствует.
- Входите.
На верхнем этаже под неумелыми руками гремел рояль, и звуки водопадом бились о стены дома.
Жерардина Элуа на секунду подняла глаза к потолку, и ноздри ее вздрогнули. Затем она улыбнулась - не так, как улыбаются люди, довольные собой или желающие проявить учтивость, а судорожно, словно передернувшись в тике,- оперлась, чтобы унять дрожь в руках, о спинку стула, пододвинула его племяннику и бросила - Садитесь, Жиль. Вы хотите мне что-нибудь сообщить?
Почему голос ее в эту минуту так напомнил ему голос матери? Жиль не смотрел на Жерардину, и от этого иллюзия казалась еще более полной.
Он схватился за голову, прижался к стене, и его длинное худое тело затряслось от рыданий.
VI