К счастью для ведущего следствие, допрашиваемая, как уже было сказано, ничего скрывать не стала. Платина была закопана ею в подвале, в земляном полу ее кладовки под ящиком со старыми валенками, отслужившим свой век абажуром, когда-то оранжевым, но из-за покрывавшей его пыли почти утратившим свою окраску, и прочей подобной рухлядью, которую не выбрасывают на помойку только потому, что рука не поднимается для такого решительного жеста. Когда Костя увидел этот привычный, но от этого не ставший менее убогим интерьер типичной советской кладовки, сердце его тревожно забилось… Не морочит ли опять эта шельма ему голову? С нее станется. Пожалуй даже, нехорошее предчувствие появилось у него еще раньше, когда он стоял перед дверью этой кладовки. Рядом, в узеньком коридорчике, освещаемом жидким светом сорокаваттной лампочки, теснилась вся возглавляемая им группа, собранная и прибывшая на место действия, чтобы осуществить обыск и выемку похищенного госимущества. Коридорчик не предполагал такого скопления людей, и им пришлось вытянуться вдоль него в цепочку по одному: Костя, неизменный Олег, за ним призванный для технической помощи оперативник в штатском, и в конце двое понятых – муж и жена, соседи Анны Леонидовны по лестничной площадке, – с любопытством глазевших на происходящее и ожидавших, что будет дальше. На двери, перед которой Костя остановился, следуя указаниям, данным обвиняемой на первом же допросе, не было никаких надписей: ни номера квартиры, ни фамилии владелицы, как это было на некоторых из рядом расположенных дверей, вообще ничего. И если учесть, что находилась она в подвале соседнего подъезда, а не того, в котором жила героиня нашего романа, найти ее самостоятельно у сыщиков, даже не подозревавших о ее существовании, не было ни единого шанса. Сама дверь ничем не отличалась от дверей соседних кладовок: три грубо сколоченные доски, замазанные полуосыпавшейся известкой, хлипкие жестяные петли для замка. Но его и вовсе не было, а дверь, как, впрочем, и некоторые другие в этом подвале, была замотана обычной алюминиевой проволочкой. Весь вид, и особенно эта проволочка, всколыхнули в Костиной душе тяжкие сомнения: вдруг наврала… Поверить в то, что за этой убогой дверью – своим видом, можно сказать, откровенно приглашавшей всякого: открой, загляни, убедись, нет тут для тебя ничего, – может скрываться клад стоимостью в несколько сот тысяч рублей, было нелегко. Однако уже через несколько минут, когда из неглубокой ямки, прикрытой мешковиной и присыпанной сверху тонким слоем земли, оперативник стал доставать и передавать Косте в руки один за другим семь аккуратных холщовых мешочков и когда наш герой, развязав первый из увесистых мешочков и заглянув в него, продемонстрировал озадаченным понятым находившиеся в нем моточки тонкой блестящей проволоки, сердце его пело: Всё! Дело успешно закончено! Триумф! Можно уже пить шампанское!
Именно это сыщики и проделали в тот же вечер, заменив, правда, шампанское на менее эффектный, зато более эффективный напиток. Подняв свой бокал (стакан, конечно), Константин – на правах хозяина и Холмса (пусть уже и вышедшего из этой роли) – поздравил собравшихся за столом участников детективного тандема с успешным завершением их совместного расследования. Об этом, как он заявил, уже можно было говорить в полный голос – главное сделано, а оставшиеся детали и необходимые формальности существенного значения не имеют. В своей краткой речи Костя высоко оценил тот решающий вклад, который внес в общее дело его соратник по сыску: Мишина гениальная мысль – именно так, не убоявшись излишней патетичности, он выразился – обеспечила их успех и решила дело. Себя же Костя хвалил главным образом за то, что ему пришло в голову предложить своему бывшему однокласснику поучаствовать в начинающемся расследовании загадочного и, на первый взгляд, бессмысленного убийства. К концу их не слишком продолжительного, но достаточно бурно протекавшего праздничного банкета Костя уже утверждал, что, несмотря на первоначальное распределение ролей в их тандеме, истинным Шерлоком Холмсом оказался в конечном итоге Миша, а себе говорящий отводил роль Лестрейда – героя, делового, расторопного и хваткого, но не обладающего холмсовской интеллектуальной мощью и проницательностью. Рассказывая мне об этом, Михаил (а он – уверяю вас – вовсе не был хвастуном и зазнайкой), хоть и считал, что его компаньон – на радостях – слегка перехватил в эпитетах, но целом соглашался с его выводом, который был – применительно к данному конкретному случаю – вполне справедливым.