Однако лейтенант от встречи с комендантом отказался и, кстати, попросил, чтобы об их встрече и о «происшествии» (что бы оно ни означало) знало как можно меньше людей – не стоит создавать почву для нежелательных слухов – так он выразился.
– Конечно. Понимаю… – заверил его собеседник, – но директору-то мне придется рассказать, иначе… неловко может получиться.
– Это безусловно. Я и сам сначала хотел с ним поговорить, – не стал возражать милиционер и перешел к другой интересующей его стороне дела.
Вопрос о том, не похищено ли что-либо в институте, не обнаружено ли следов взлома или проникновения в какие-то помещения, и – беря шире – какого рода ценности могут быть в этом здании, на что может рассчитывать преступник, предпринимающий попытку залезть в институт, Василий Суренович четко разделил на две части. Про взлом, кражу и тому подобное можно сразу сказать: ничего такого – по крайней мере, явного – не было. Уже прошло два с лишним часа, как все вышли на работу, и если бы что-то случилось, мне бы уже сообщили. А вот что касается ценностей… Он внимательно посмотрел на лейтенанта и еле заметно улыбнулся. Тут можно по-разному посмотреть. С одной стороны, в лабораториях немало реактивов, банка которых может стоить и тысячу рублей, тем более оборудование – тут уже счет может идти на десятки тысяч, а то и сотни, если на рубли пересчитать. То есть ценности здесь немалые. Есть чем поживиться. С другой же стороны, все это реальной товарной ценности практически не имеет – если не считать, что уксусную кислоту можно использовать для приготовления маринадов. Что бы тут ты не украл, продать ты его не сможешь, никто его у тебя за наличные не купит – никому оно, кроме таких же научных учреждений, не нужно. Если б наши реактивы и приборы принимали бы в комиссионку – тут он улыбнулся более явственно, – пожалуй, давно бы всё растащили.
Ответ, по-видимому, был признан исчерпывающим (похоже, он только подтвердил то, что спрашивающий и сам заранее знал) и лейтенант перешел к третьей части своего интервью. По его тону чувствовалось, что, обсуждая эту тему, он старается быть максимально деликатным и что он побаивается иронического отношения этого серьезного руководителя (по рангу, наверное, никак не меньше полковника) к его, как он выразился, «шпиономании». Этим уже совсем не модным в семидесятые годы недугом лейтенант, по его словам, вовсе не страдал, но спросить-то всё же надо было.
Проблема была сформулирована несколько расплывчато, но Василий Суренович ухватил ее суть на лету и ответствовал, что вопрос, вообще-то говоря, не совсем по адресу. Научной стороны дела он в своей работе практически не касается, деталей проводимых в институте исследований, конечно, не знает и судить о потенциальной конкурентоспособности институтских разработок не берется, но что он был бы крайне удивлен – тут он уже откровенно улыбнулся, – если бы выяснилось, что происходящим в их институте интересуются разведки иностранных государств или какие-то мощные транснациональные корпорации.
Лейтенант, в душе вполне согласный с такой оценкой советской науки, поблагодарил собеседника за ценную для органов дознания информацию, оставил на всякий случай свой телефон – вдруг появятся какие-нибудь дополнительные факты – и на этом откланялся.
Можно сказать, что информации от этого визита он получил немного: всё, что он услышал, практически совпадало с его собственными впечатлениями и оценками. Однако, и такое подтверждение его заранее сложившегося мнения о ситуации тоже чего-нибудь стоило.
Впоследствии – хотя, конечно, не в тот же день – лейтенант получил ответы на свои запросы относительно гражданки Бильбасовой А.Л.: ни в психоневрологическом диспансере, ни в его специализированном наркологическом кабинете указанная гражданка на учете не состояла и за лечебной помощью в них не обращалась. Человек, отправленный в районную поликлинику и потребовавший в регистратуре медицинские карточки всех пенсионеров, которые проживали в том же многоквартирном доме, что и заинтересовавшая милицию вахтер, сообщил: карточка Бильбасовой очень тоненькая, за последние несколько лет в ней всего лишь несколько записей – последняя сделана полтора года назад участковым врачом при посещении пациентки на дому – диагноз: грипп. Обращений к невропатологу не отмечено, при осмотрах жалобы на психическое состояние не зарегистрированы.