Я не собираюсь оспаривать это широко распространенное мнение о милиции и разбираться в его оттенках – надо полагать, возникновение таких представлений о «среднестатистическом милиционере» имеет под собой вполне реальную основу. Всякая организация формирует своих членов в соответствии с выполняемой ими функцией, и попавшие в ряды этой организации (пусть даже чисто случайно, без предварительного отбора) неизбежно изменяются в процессе службы так, чтобы им было проще и удобнее выполнять свою работу – формируется некий профессиональный тип. Если учесть, что цель обсуждаемой нами организации – «давить и не пущать», а методы, ею используемые, были – в основе своей – развиты и отшлифованы еще во времена Ивана Грозного, Петра Первого, Феликса Дзержинского и других выдающихся душегубов, игравших видные роли в нашей отечественной истории, было бы наивно ожидать, что среднестатистический милиционер окажется тонко чувствующим, мягкосердечным и деликатным субъектом, готовым в любую минуту утешить сироту и вытереть вдовьи слезы. Ясно, что реальный портрет должен существенно разниться с этой умилительной сказочной картинкой. К тому же, не надо забывать, что постоянное общение с не самой лучшей частью общества, а часто и вовсе с разным отребьем, и необходимость всегда иметь в виду, что у каждого из нас – обывателей – имеются различного рода дефекты и пороки, которые не принято демонстрировать публично, но которые могут обнаружиться в случаях, требующих вмешательства милиции, – короче говоря, неизбежное для каждого милиционера близкое знакомство с «изнанкой» нашей обыденной жизни, всё это вряд ли может способствовать воспитанию доверчивого и чувствительного к чужой боли профессионала, занятого борьбой с преступностью. Вероятно, не так-то просто вызвать деятельное сочувствие у любого встретившегося на нашем пути человека в милицейской форме: он уже, вероятно, насмотрелся на плачущих вдовиц и обиженных сирот – всех все равно не утешишь, – да к тому же, некоторые из этих сирот попали в поле его зрения только потому, что воткнули ножик в живот своему приятелю и однокорытнику по недавно покинутому ими детскому дому. Кого тут надо жалеть в такой ситуации? Может быть, порезанного, но не исключено, что и воткнувшего – дело ли рядового милиционера во всём этом разбираться? До этого ли ему?
Всё это так, и глас народа, по-видимому, не слишком заблуждается в своих окончательных приговорах. И всё же, нельзя рассматривать людей, несущих службу в милиции, как комки пластилина, которые система может как угодно мять и лепить из них всё, что ей заблагорассудится. Ясно, что все они – индивидуальные субъекты, имеющие свою волю, характер, моральные принципы и впитанные в детстве привычки, а потому, хотя на каждого из них действие указанных профессиональных факторов оказывает свое деформирующее личность влияние, результаты воздействия могут оказаться совершенно разными. И мы вряд ли ошибемся, если скажем, что среди милиционеров – точно так же, как и среди инженеров, новоиспеченных фермеров, врачей и канцелярских сотрудников Государственной инспекции по торговле, контролю качества товаров и защите прав потребителей – наверняка, можно найти как откровенных монстров, так и тех представителей милицейского племени, которые как две капли воды схожи с тем тонко чувствующим, мягкосердечным и деликатным субъектом, картинку которого мы совсем недавно признали неправдоподобной и лакирующей действительность. И более того, если внимательно разобраться, в каждом милиционере можно найти что-то человеческое, что-то присущее нам всем (не милиционерам) – как в положительном, так и в отрицательном смысле.
Так вот. После такой преамбулы (призванной, по мнению автора, послужить теоретическим обоснованием правдоподобности описываемых обстоятельств) мы можем вернуться к уже начатому рассказу. Закончив с формальным осмотром помещений, командовавший приехавшими милиционерами усач (теперь ему придется носить усы на протяжении всего романа, если только автору не придет в голову, что он должен их сбрить) предложил опечаленной Анне Леонидовне свозить ее на осмотр к врачу. Нет-нет, никаких принудительных освидетельствований, об этом и речи быть не может. Просто – вы же сами видите – что-то с вашим… зрением не в порядке. Лучше бы показаться медикам – посоветоваться со специалистами. Как к этому отнеслась вахтер и что она при этом думала, мы не знаем – она на эту тему не распространялась, – но внешне она никак не выразила своего согласия или несогласия. Со стороны всё выглядело так, как если бы она сама не знала, что ей делать, и готова была подчиниться любой чужой воле, обещающей ей выход из тупика, в котором она оказалась.