— Он. Гриша Ковзань.
— Покурим? — Козорог достал пачку сигарет. — Угощайтесь.
Все трое закурили. Ковзань хмуро вглядывался в Козорога.
— Перейдем к делу, — сказал Козорог. — Гриша… Можно тебя называть просто Гришей?
— Хоть горшком.
— Да нет, зачем же: горшок — слишком хрупкая вещь, а ты, Вася говорит, железный.
Ковзань шутку не принял, наоборот, еще больше посуровел.
— Слышал, в лес собираетесь? — Гриша стрельнул взглядом в Копицу. — Да, да, от него. Можешь меня не бояться: сам о лесе мечтаю. Значит, партизанить будете?
— Как прикажут.
— Вот так?.. А если прикажут своих убивать?
— Кого — своих?
— Настоящих партизан.
— Кто вы такой? — спросил Ковзань.
— Такой же, как и ты. Роман Козорог. Хочешь уйти из этой банды?
— Еще что вас интересует?
— Гриша, да ты не темни, — сказал Копица. — Этому человеку можно.
— Ну, может, и убегу, — сказал Ковзань. — А какое вам дело?
— Какое?.. Вот потому что есть дело, потому и хочу поговорить с тобой. Вася, ты постой там за углом, чтоб никакая собака… В случае чего кашлянешь. — Когда Копица отошел, Козорог почти шепотом спросил:
— Гриша, ты меня не узнал?
— Роман Маркович, кажется?.. Никак не думал и вас тут встретить, потому и не сразу поверил, что это вы.
— Как видишь — я. Значит, собрался бежать?.. И куда же ты убежишь? К нашим?.. Но отсюда до наших еще очень далеко.
— Так что вы, наш учитель, предлагаете сидеть и не рыпаться? — зло сказал Ковзань.
— Нет, зачем же. Я только к тому, что до наших очень далеко.
— Доберусь как-нибудь, мне бы в лес, а там… Я же в разведке служил. — И вдруг Ковзань зачем-то, пылясь оправдаться что ли перед Козорогом, то ли еще почему-то, сказал: — А сюда я попал…
— Не надо об этом, Гриша, все мы сюда как-то попали. Важно, как мы отсюда выберемся. Считай, ты снова в разведке.
— В разведке?
— Да, в разведке. Командиром у вас майог Вегбицкий?
— Вегбицкий. А вы что, знаете его?
— Знаю. Это самый подлый и коварный наш враг. Гриша, ты непременно должен найти партизан, непременно, они должны знать, что это за «пагтизанский от’ад». Иначе Вербицкий наделает много беды.
— Можно и к партизанам, — согласился Ковзань. — Мне лишь бы…
— Только к партизанам. Ты их найдешь, ты же разведчик. И вот что еще: тебе могут сразу не поверить, могут посчитать за подосланного. Тогда ты попроси, попытайся разыскать майора Руденко, он где-то тоже партизанит. Запомнил: Богдан Руденко? Скажешь ему, что я тебя послал. А он пусть попытается как-то связаться со мной. Может, он и мне как-то поможет выбраться отсюда.
Ковзань, кажется, уже полностью доверился Козорогу, спросил:
— Как же он с вами свяжется?
— Как?.. Не знаю. Пусть подумают. Давайте так: ты, конечно, знаешь, что к нашим воротам прибегают всякие девахи. Так вот, пусть партизаны подошлют кого-нибудь из своих.
— Хорошо, пришлют, но как вы распознаете, или как вас распознают?
— Не торопись, я уже продумал. Пусть на той, которая придет сюда, будет синий платочек, а в левой руке какие-нибудь цветы. Тут девахи иногда приносят цветы своим дружкам. И еще: пусть она поет «Катюшу». Ноне совсем, как в песне, а вот так: «Выходила на берег Катюша, выходила на берег пустой». Понял: не крутой, а пустой. Но это еще не все. Потом, когда мы познакомимся, пусть она скажет, что у нее был знакомый Богдан Руденко. Запомнил?.. Об этом — никому здесь. Даже твоему другу Васе Копице. Иначе и мне и тебе будет капут.
— Заметано.
— В общем, так, Гриша, затея Вербицкого должна быть разоблачена во что бы то ни стало. Это и будет наш вклад в победу. А победа, сам понимаешь, вот-вот. — И спросил напрямую: — Ну, а если… попадешься?
Ковзань с минуту молча даже с каким-то презрением глядел на Козорога.
— Я не знаю, кто вы, и я вас никогда не видел, — сказал он.
— Я тебя тоже, Гриша. Жить надо с достоинством, и умереть с достоинством, ведь память о человеке и после смерти живет. Ну, удачи тебе. — Козорог плечом толкнул в плечо Ковзаня и без оглядки пошел в сторону казино. Ну, что же, либо пан, либо пропал, думал он, но не попытаться сорвать провокацию Вербицкого нельзя, и связаться как-то с Руденко тоже надо было попробовать, авось повезет. Теперь все в руках Ковзаня, парень он, кажется, стоящий и надежный.
На второй день ночью отряд Вербицкого на грузовых машинах укатил куда-то, а еще через день, опять же ночью, Роман Козорог был вызван в штаб. Над картой, лежавшей на столе, склонились Лыньков и Фишер. Козорог доложил о своем прибытии. Лыньков, положив на стол карандаш, спросил: