— Разрешите задать вам еще один вопрос. А почему вы… как бы лучше сказать… почему вы изменили своим идейным убеждениям?
— Убеждениям?.. — Заложив ногу на ногу и откинувшись на спинку, Вербицкий водрузил на переносицу очки и, оттопырив нижнюю утолщенную губу, с усмешкой посмотрел на Козорога. — Я своим убеждениям… как вас?..
— Козорог.
— Я своим убеждениям, господин Козоог, не изменял. Удивлены? Могу объяснить. Я газошелся во взглядах на социализм, вегнее, на фогму упгавления госудагством, наодом. Если хотите знать, я — за социализм, но какой? Человеческий, гуманный. Диктатуга — это уже насилие, подавление личности. Не так ли?
«Ну демагог, ну хитрый подлец, — отметил про себя Козорог. — на такую приманку, глядишь, кто-то и клюнет. «Человеческий социализм» — для кого?.. «Господа» и «человеческий социализм» — абсурд, абракадабра».
— Но позвольте и мне, в свою очегедь, задать вам один вопгос, — сказал Вербицкий. — Почему вы вд’уг меня об этом сп’осили?
— Потому что я коммунист.
— Любопытно.
— Вернее, как и вы, был коммунистом. В лагере я это скрыл, но перед вами не нахожу нужным скрывать.
— Похвально, господин-н…
— Козорог.
— Похвально, господин Козоог. Но нас это не интеэсует.
— Все же… Мы с вами, господин майор, теперь, как вы изволили выразиться, единомышленники. Я тоже разошелся во взглядах, и у меня на этой почве уже были осложнения. Так вот, мне хотелось бы сразу же выяснить, не вызовет ли моя бывшая принадлежность каких-либо неприятностей или хотя бы просто недоверия ко мне. Я хочу служить родине, так сказать, с полной отдачей.
— Ну, об этом не беспокойтесь. — Вербицкий великодушно похлопал Козорога по плечу. — Мало ли где и кем мы были. Жизнь вносит свои попгавки. Диалектика. Далеко ли ходить за пгимегом: бывший один из самых, самых талантливых советских военачальников генеал Власов, под командованием котоого истоия возложила на нас великую миссию водгузить знамя новой свободной Госсии, ведь тоже был коммунистом! А вегнее сказать, был членом их пагтии…
На протяжении всего этого разговора Козорог физически ощущал на себе жгучий из-под приспущенных ресниц взгляд Руденко, который сидел напротив. По взгляду можно было понять, как он сейчас ненавидел Романа, ведь Роман, как он, видимо, полагает, только сейчас «открывал свое истинное лицо». В ту ночь разговора об этом не было. Так вот, оказывается, какая ты сволочь! — так и читалось в его острых глазах. Не торопись, Богдан.
Загромыхал встречный состав: танки, зачехленные пушки, машины, снова танки…
— Смотгите, смотгите, господа, видите? — закартавил Вербицкий. — Мощь. Сила. Надо тоопиться, господа, война, собственно, уже завегшена. В сущности, остается только азбог шапок, так что как бы нам не опоздать, — засмеялся он.
— Вы уверены? — вдруг спросил Руденко, — Насколько мне известно, немцы намеревались закончить войну еще прошлым летом.
Вербицкий искоса взглянул на него и, опять сняв очки, долго их протирал.
— Вы смелые, откгытые люди, господа, и это мне нгавится. А что касается войны… На войне все может быть. Судите сами, господа: немцы овладели нефтью севегного Кавказа и фогсиованно движутся к Баку. Надо полагать, в ближайшее вгемя Тугция удаит по Закавказью. Немецкая агмия выйдет на Уал. С чем останется Москва? Ни хлеба, ни нефти, ни металла. На востоке уже г’озно поднят меч микадо. Конец. А коль пгишла поа азбоа шапок, то мы, усские люди, должны взять московскую шапку, это уже, как говоится, и бог велел. Не так ли, господа?
Фразер! Врет ведь, подлец. А может, и не врет, может, фашисты уже действительно…
И тут вдруг открылась «вещь в себе». Громко икнув и тернув ладонью по замасленной бороде, Бордюков сказал:
— Воистину и бог велел. Но все же немцы маленько припозднились, господин майор. Им бы так годков на десяток раньше, тогда бы с двух сторон этих большевиков… — И опять громкая икота. — Десяток годков тут еще много было зобиженных. А то что ж, в таком большом лагере, а набралось — кот наплакал: всего три человека. Припоздали, припоздали маленько немцы.
…Козорог повернул голову к Бордюкову. Крепко спит, но отрыжка еще время от времени вскидывает его. Так кто же ты таков, младший лейтенант Бордюков? Видать, не кадровый, из мобилизованных, военная скороспелка. «Припоздали… Придавили бы с двух сторон». Ну, гадина!
А поезд все спешил куда-то на запад, погружаясь в стылые сумерки. В вагоне было холодно. Козорог приподнял воротник основательно потрепанной шинелишки, поглубже засунул руки в рукава и, поплотнее забившись в угол, начал дремать.