Подхожу к магазину уже пошикарней. Большая витрина уставлена и увешана разнокалиберным товаром, присущим комиссионной торговле во всех частях света: от кофейной мельницы до полотен живописи.
За прилавком — целых три продавщицы; они очень похожи друг на друга. Очевидно, дело ведет одна семья. А вот и ее глава — из стеклянного скворечника кассы вылезает и подходит ко мне пожилой человек в элегантнонебрежном полосатом пиджаке. Розовая маслянистая физиономия, аккуратненько зачесанная реденькая шевелюра, волосок к волоску.
— Здравствуйте, — говорит он медовым голосом по- литовски.
— Добрый день, — строго отвечаю ему по-немецки и мимо него направляюсь к прилавку, где разложены всякие безделушки.
Хозяин проворно обегает прилавок и, отстранив девушку, оказывается прямо передо мной.
— Сувенир? Подарок? — спрашивает он уже по-немецки, рабски заглядывая мне в глаза.
Я брезгливо показываю на витрину:
— Это, по-вашему, сувениры или, может быть, подарки?
Хозяин разводит руками:
— Мы, комиссионеры, товар не заказываем. Что принесут, то и продаем.
— У нас в Германии уши протрубили, что Литва богатейшая страна. И, очевидно, это факт, раз литовцы не несут вам настоящие вещи. Когда богат, зачем уносить вещи из дому? Лучше нести в дом.
Хозяин засмеялся, причем как-то странно, будто икоту рассыпал.
— А мне приходится нести от этого материальный ущерб, — продолжал я. — Неужели я действительно зря приехал сюда с самого края немецкого света?
— Вы ищете что-нибудь определенное? — осторожно спросил хозяин.
— Да, ценности. Я коммерсант-ювелир.
Хозяин пристально и заискивающе смотрел на меня целую минуту, а потом прошелестел:
— Может быть разговор. — Кивком головы он показал на дверь в углу магазина и пошел туда. Я — за ним.
Мы оказались в темной, пахнущей мышами комнатушке. Наверное, здесь он принимал товар. Комнатушку перегораживал низкий ларь, по обе стороны которого стояло по креслу.
— Что вам конкретно надо? — деловито спросил хозяин.
— Конечно, не пудреницы без крышек. Нужен настоящий товар: благородный металл, камушки и прочее. Будет и настоящая плата. Я ехал сюда с уверенностью, что война тряхнула вашу аристократию. А тут дошло до того, что вон там, на углу, в комиссионном магазине продается эмалированная кастрюля о отломанной ручкой.
Хозяин печально улыбнулся:
— О-о, знаю. Тот делец неудачник. У него в первые дни войны от случайной бомбы сгорело большое дело, и он начал все сначала. Если вы коммерсант, то знаете, что означает начинать снова.
Я вздохнул:
— Это верно. Мой отец прогорал ровно три раза и три раза начинал сначала. Но я веду дело по-новому, в ногу со временем. Кастрюлями меня торговать не заставишь, черта с два!
Мы оба посмеялись. Я спросил:
— Ну что ж, будет разговор о настоящем товаре?
— Да… может быть… может быть… — замедленно ответил хозяин и вдруг решительно спросил: — Чем вы платите?
— Товар люкс оплачиваю швейцарской валютой. Но только чистый люкс. Остальное — рейхсмарками, не оккупационными, а рейхе, понимаете?
Хозяин мелко-мелко кивал головой, в это время о чем-то напряженно думая.
— Сколько времени вы можете мне дать? — спросил он.
— Выращивать садик возле отеля не собираюсь, — засмеялся я. — Даю три дня.
— О, мало. Ведь теперь все страшно сложно, люди не верят друг другу, как бывало.
— Да, я забыл сказать. С каждой сделки и в валюте той сделки вы получите десять процентов комиссионных. Но цену мы сбиваем вместе. Этого вам достаточно для восстановления пропавшей веры в людей?
Хозяин блудливо улыбнулся:
— Лично мне достаточно. А какие гарантии?
— Гарантия — первая же сделка. И с клиентом и с вами я буду расплачиваться немедленно и наличными.
В конце концов мы условились, что завтра я зайду к нему в час закрытия магазина.
Да, теперь я держался более правильно. Однако уже было десять минут первого, и я отправился к месту явки…
На парапете сидел человек, который меня ждал. Стараясь не привлечь его внимания, я прошел мимо него и шагах в пятнадцати сел на скамейку. Решил понаблюдать, что происходит вокруг связного. Может быть, он сам не знает, что за ним следят. После возможной неудачи Ивана Ивановича я должен быть настороже вдвойне. Методически просмотрел площадь и садик. Как будто ничего подозрительного не было, но сам связной почему-то вел себя неспокойно. При приближении каждого мужчины он начинал перекладывать молитвенник из руки в руку и все время озирался по сторонам. «Все-таки непра вильно, — заметил я про себя, — что на такую ответственную связь, от которой зависит судьба всей подпольной организации, поставили неопытного, да еще, видно, и нервного человека».