Он приближается, и мне остается лишь пятиться, не прерывая контакта глаз. Он не спешит, потому что знает, что некуда. И я не спешу, потому что нет на это сил. Потому что некуда бежать. Очень скоро мне будет некуда отступать, позади меня один из тех столов, прямоугольных и длинных, словно созданных для того, чтобы...
Он уже вплотную, и его зрачки напротив моих, и жидкое пламя из них течет и вливается в меня, поднимая каждый волосок на теле, заставляя покрываться мурашками и изнывать от приливающего жара. Его ладони ложатся на край стола по обе стороны от меня, и больше всего хочется оставить борьбу, прекратить сопротивление и позволить коснуться. Позволить себе, не ему. Он не нуждается в позволении. Нет, наказание - не достаточно властно. Истязание - больше подходит.
Остатками упрямства заставляю себя взобраться на стол на ощупь и продолжаю уползать, медленно, безвольно, не в силах оторваться от его глаз. Его длинные тонкие пальцы легко и горячо ложатся на мои бедра и он подтягивает меня обратно к себе, за секунду сокращая то расстояние в полметра, что мне удалось достигнуть ценой стольких усилий. Я только и могу, что стонать, словно от ласки, которая еще даже не началась. Он поднимает мою юбку, медленно обнажая колени, бедра, низ живота. Белье уже куда-то предательски исчезло, и я лежу перед ним беззащитная и безвольная. Его пальцы скользят по коже голеней, бедер, беспрепятственно касаются открывшихся навстречу влажных губ, оставляя за собой всполохи жара и мурашек. А мне остается только лежать и сдерживать стоны, ощущая, как собственное тело больше не подчиняется мне, а подчиняется ему, словно истинному хозяину.
Он медленно расстегивает пуговицы, обнажая свои грудь и живот. Я вижу трепещущую жилку у него на шее, гладкую кожу и маленькие, почти бесцветные соски. Он сбрасывает рубашку и расстегивает брюки. Я опускаю глаза, но вместо ожидаемого вижу лишь одно маленькое яичко. Клубок шевелящихся от напряжения жил или нервов, туго затянутых в тонкую кожу. Разум воспринимает это, словно незначительный факт, и тело, разложенное на столе, продолжает вожделеть.
Он глубоко вздыхает, грудь медленно расширяется, ребра чуть выдаются, натягивая ровную кожу, и вдруг вырываются, распахиваясь, точно капкан. Я не чувствую ни страха, ни отвращения, глядя на разведенные для объятий острые кости, на сжимающееся мерными толчками кроваво-красное сердце. Оно справа, как раз напротив моего. Чтобы прижаться к нему в объятьях так плотно, как только можно.
Он наклоняется ко мне, и его ребра расходятся еще шире в страстном и хищном желании, а напряженный, трепещущий комок в паху касается меня горячо и чувственно, погружаясь в скопившуюся влагу. Я закрываю глаза, понимая, что больше не смогу сопротивляться, но он снова отстраняется. Маленькое яичко вдруг разрывается, будто не в силах сдерживать напряжение, и из него вываливается клубок тонких, скользких змей. Они сначала свешиваются вниз густой, шевелящейся прядью, но затем поднимаются и тянутся ко мне, словно на запах и жар. Тонкие, длинные щупальца склизко касаются ног, подбираясь ближе, и это сводит с ума - мне по-прежнему хочется им отдаться. Но я снова начинаю уползать.
Я едва двигаюсь, но он почему-то тоже не спешит. Я думаю только о том, что нужно доползти до края стола - а там я упаду на пол, и, быть может, боль хоть немного приведет меня в себя.
Край оказался рядом совсем неожиданно, и в какой-то момент, когда мои локти не нащупали опоры, я неуклюже скатилась на пол, путаясь в собственной широкой юбке. Между нами оказался стол, и стало немного легче. И немного... страшнее. Я выиграла несколько секунд, пока он обходил образовавшуюся преграду, чтобы подняться и проковылять в проход между других столов. Он снова приближался, и я, собрав последние силы и мужество, схватилась за край стола и перевернула. Видимо, он не ожидал такого, и, запутавшись в приспущенных брюках, рухнул на пол. Стол накрыл его сверху.
Какое наказание ждет меня за это? Его глаза горят все также опасно, хоть и без злости, но ребра захлопнулись и втянулись змеи, и он снова стал похож на обычного мужчину. Похож. На обычного молодого мужчину, только до хрупкости стройного.
Он упрямо поднимался, не отрывая взгляда от меня. Стол отлетел в сторону, словно коробок спичек.
Но его власть будто испарялась, и мое тело снова принадлежало мне. Слабое, дрожащее, но мое.
Я распахнула дверь и снова погрузилась в гудящую, беспорядочно снующую толпу. А там была такая тишина... Я прижалась к стене в метре от двери, пытаясь перевести дух, ожидая, что вот-вот он выйдет из нее. Но люди входили и выходили, и из-за открываемой двери я слышала только звуки воды и сушилки для рук. Звуки обычного общественного туалета.
Минут через десять я, кажется, полностью пришла в себя. Он так и не вышел. Я медленно побрела прочь, мимо витрин, мимо мертвых недвижимых манекенов. Брошенные мною сумка и пакеты лежали на скамеечке, а рядом стояла подружка и вглядывалась в мое лицо с беспокойством. Я сказала, что меня просто вдруг затошнило, и убедила ее, что все уже прошло. Она поверила.
Мы сидели на скамейке рядом, обложенные кучей пакетов с покупками, и вертели головами. Она высматривала Лешку, который вот-вот приедет и заберет нас, а я - его. Он где-то рядом, наверняка рядом, и по-прежнему смотрит.