Семенов Юлиан Семенович
Он убил меня под Луанг-Прабангом
Юлиан Семенович СЕМЕНОВ
"ОН УБИЛ МЕНЯ ПОД ЛУАНГ-ПРАБАНГОМ"
21.50
Комиссар охраны Ситонг открыл дверцу "газика", мучительно прислушиваясь. Машина натужно ползла в гору. Подъем был очень крутым.
- Выключи подфарники, - сказал Ситонг шоферу.
- Тут воронки. Можем загреметь в пропасть.
- Выключи подфарники, - повторил Ситонг.
- Что? - спросил Степанов. - Летает?
- Вроде бы, - ответил Ситоиг. - Стоп.
Шофер выключил мотор. Машина медленно покатилась назад.
- Поставь на тормоз, - сказал Ситонг.
- Она на тормозе.
- Почему катится?
- А он не держит на таком крутом спуске.
- Поставь на скорость, - посоветовал Степанов.
- Это не разрешается по инструкции, - ответил шофер.
- Инструкция простит, - сказал Ситонг, - сейчас свалимся.
Шофер поставил машину на скорость, и Ситонг выскочил из "газика".
- Никого нет, - сказал Степанов, прислушавшись.
Ситонг, досадливо махнув рукой, стоял замерев. Он прислушивался к небу, вытянув шею, - словно так дальше слышал.
- Ты ошибся, Си, - сказал Степанов, - тебе просто показалось.
И в это время он услышал самолет.
- Ситонг не ошибается, - сказал комиссар охраны. - Ситонгу нельзя ошибаться, иначе тебя давно бы уж убили. Лезем в скалы.
Они взяли рюкзак с едой, автомат, фляги и полезли в скалы.
- Кто летит? - спросил шофер. - Эй ди сикс?*
_______________
* АД-6 (э й д и с и к с) - самолет ВВС США.
- Он. Кому же еще летать ночью? С этого тихохода можно бомбить даже ящерицу, не то что машину.
Шофер остановился и сказал:
- Я оставил в машине свою новую куртку на молнии...
- Ничего, померзнешь, - ответил Ситонг. - Пошли быстрей, он уже рядом.
21.57
- Ну-ка, Билл, погляди ты: вроде бы они остановились?
- Да, командир.
- Радар не барахлит?
- Нет. Просто, видимо, они услыхали нас. Поэтому и остановились.
- Ты думаешь?
- Я думаю.
- Это хорошо, что ты думаешь, - улыбнулся Эд Стюарт, - на этой земле вообще разучились думать. Чем больше люди научились делать, тем они меньше стали думать. Между прочим, напрасно ты не записываешь мои афоризмы: их можно выгодно продать. Например, во Франции. Зайдешь в "Юманите" и предложишь афоризмы "воздушного пирата". Они очень ценят такие эпитеты. Отвернем, Билл. Все же они нас услыхали. Пусть успокоятся и поедут дальше, а мы сделаем круг. Нет?
- Да, командир.
- Ты был в Париже?
- Нет.
- Плохо. Каждый человек обязан побывать в Париже. Ты читал "Праздник, который всегда с тобой"?
- Нет. Чье это?
- Хемингуэя.
- Это который пустил себе пулю в рот?
- Да.
- Нет. Я читал про то, как он развлекался с молоденькой итальянской потаскушкой.
- "За рекой в тени деревьев"?
- Я не помню названия. Я всегда забываю названия, - улыбнулся второй пилот. - Про что - помню, а вот название и фамилию автора всегда забываю.
Эд засмеялся.
- Значит, говоришь, он развлекался с молоденькой итальянской потаскухой?
- Ну да. Они там еще все время пили. Алкоголики какие-то. Вообще все итальянцы алкоголики.
- Это ты сам? Чуть убавь обороты. Вот так. Хорошо. Это ты сам? повторил он.
- Что?
- Сам придумал про итальянцев?
- Нет. Там воевал отец, он мне рассказывал.
- Тебе двадцать?
- Почему? Мне двадцать два.
"Неужели я в двадцать два был таким же болваном? - подумал Эд. - В молодости мы все кажемся себе гениями и только к старости понимаем, какие же мы в сущности кретины".
- Ты молодец, старина, - сказал Эд, - ну-ка, давай зайдем на них еще раз.
22.07
- Все, - сказал Ситонг, - отцепился.
- Я так боялся за свою новую теплую куртку на молнии, - сказал шофер, - она греет словно весеннее солнце.
- Тебе положено бояться за машину, - ответил Ситонг, - а не за куртку на молнии.
- Ты всегда такой грозный, Ситонг? - спросил Степанов. - Что это с тобой случилось?
- Я всегда становлюсь таким, когда кончается поездка. Когда к нам приезжал профессор-француз из трибунала Честности, я в конце поездки ругал его самыми страшными лаосскими ругательствами.
- Зачем?
- Просто так. Чтобы самому успокоиться. Если убьют в поездке - тут уж ничего не поделаешь: война есть война. А когда до границы осталось двести километров - погибать совсем обидно.
- С той стороны границы бомбят так же.
Ситонг вдруг усмехнулся:
- Там за тебя будет отвечать вьетнамский комиссар охраны, а здесь отвечаю я. Хочешь выпить?
- Хочу.
Ситонг протянул Степанову флягу:
- Держи.
- Спасибо.
Степан сделал два больших глотка и сказал:
- У вас от самогона за версту несет рисом.
- Рис - не дерьмо, можно и понюхать. Зато крепкий самогон. Пей еще.
- Не хочу.
Ситонг сделал несколько глотков, прополоскал рот и сказал:
- Десны очень греет. Приятно. Ладно, пошли в машину.
Мотор никак не заводился, исступленно выл стартер.
- Посадишь аккумулятор, - сказал Степанов.
- Не посажу, - уверенно ответил шофер, и по этой его уверенности Степанов понял, что аккумулятор он наверняка посадит.
Это было в Крыму, в Старом Свете. Степанов тогда купил старенький "Москвич", и они с Надей поехали к морю. Был конец апреля, но он все же уговорил.
- В мае уже купаются, - сказал он.
- В конце мая, - уточнила Надя, - а ты месяц не усидишь...
Но ему очень хотелось поехать к морю на "Москвиче", и они поехали.
Зачем женщина вначале так легко соглашается с взбалмошным неразумением любимого? Зачем так скоро любовь трансформируется в чувство собственника? Зачем мы, исповедуя философию движения, относимся к любви словно слепые узколобые догматики? Зачем мы не говорим себе сразу, что любовь обязательно переходит в дружбу и в привязанность, а это ведь уже не любовь? Проблема человеческой совместимости - это и есть проблема счастья в любви. Перед тем как зимовщиков отправлять на год в Арктику, их испытывают невропатологи. Неужели влюбленным надо проходить испытание на будущую совместимость? Может быть, кто знает.
- Смотри, море, - сказал тогда Степанов.
Оно появилось в разрыве облаков ранним утром. Старый Свет еще спал только отчаянно голосили петухи. И еще очень горько пахло жжеными листьями. Этот запах казался Степанову горьким, потому что он уезжал от Нади в первый раз, когда на даче жгли листья - и голубой дым уходил в синее сентябрьское небо. Надя долго стояла возле калитки, глядя ему вслед, и он то и дело оборачивался, и в нем все пело, и идти ему тогда было невозможно легко - как после хороших трех раундов. Только после хороших трех раундов с товарищем, после горячего душа и жесткого полотенца в нем появлялось раньше такое ощущение.
Счастливая горечь первой недолгой разлуки с ней потом прошла, разлуки стали их бытом, а вот горький запах жженых листьев остался в нем, как символ недолгого счастья, и тишины, и любви.
- Очень скользкая дорога, - сказала Надя. - Будь осторожен.
- Да ладно, - сказал он, - ты смотри, какое море!
Он резко перевел рычаг переключения скоростей, и рычаг остался у него в руке - хороший, видно, металл поставили на заводе, черт их дери! Машина заскользила вниз по горной дороге. Она была сейчас неуправляемой и скользила быстро.
- Правь, родной, правь! - прошептала Надя и стала бледной и пальцы поднесла к щекам. Она всегда подносила свои длинные пальцы к щекам, когда пугалась, или когда он обижал ее, или если она смущалась чего-то. Руки ее не потянулись к дверце, нет. Она сидела возле, повторяя все время как заклинание: