— Куда теперь? — грузно опустившись за руль, спросил Самсонов.
Григорьев сжал руками голову и раскачивал ее из стороны в сторону, будто решил выдернуть, будто она совсем мешала ему.
— Куда-нибудь, — сказал он. — Куда-нибудь.
— Не довезем до города. Жара… — угрюмо уронил Самсонов.
Григорьев повернулся к нему и, дотрагиваясь до его руки на руле, стал говорить торопливо и сдавленно:
— Самсонов, голубчик!.. Виноват я. Вы из-за меня ввязались, простите ради бога! Но сделайте еще: достаньте у них, — Григорьев кивнул в сторону котловины, — достаньте две лопаты…
Самсонов кивнул, бережно спустил машину к дороге, идущей вокруг, проехал еще несколько, цепко вглядываясь вниз, где все продолжало что-то делаться, и, приметив нужное, оставил машину посреди дороги, а сам с насыпи, не выбирая пути, сбежал-съехал вниз. Вверх он взобрался так же ходко, помогая себе двумя лопатами, а вслед взмахивали и что-то кричали, должно быть, ругались белые женские платочки.
Как ни быстро провернулось дело с лопатами, но, когда Самсонов снова появился на круговой дороге, за его машиной уже стояла вереница самосвалов, задние нетерпеливо сигналили, из передних же, встретив столь необычное препятствие, водители вылезли, подходили заглянуть внутрь «Запорожца», встречали там зажатую руками голову Григорьева и дикий взгляд Саньки, молчаливо отходили и курили у своих кабин.
Когда появился Самсонов, когда запихнул поверх сидений две обляпанные раствором лопаты и снова сел за руль, водители самосвалов, затоптав окурки, тоже расселись по местам. Самсонов тронул машину и медленно, как и полагалось раньше в торжественной похоронной процессии, поехал серединой ныряющей, разбитой дороги. За ним так же медленно, не наседая и не отставая, тронулась вереница самосвалов, и в сухом полуденном мареве слышалось только раскаленное дыхание машин да хруст гравия под колесами. Потом у какой-то машины вырвался, как вопль, протяжный гудок, его подхватили другие, и над котловиной и окрестностями распространился долгий механический стон. Лицо Самсонова разгладилось, напряженно приподнятые плечи выпрямились, и он тоже положил ладонь на круглую клавишу гудка.
Так они двигались вокруг стройки, и уже не раз были спуски вниз для следующих позади самосвалов, но ни один не свернул, не выбрался из вереницы, а все тянулись, повторяя плавные объезды «Запорожца», повторяя движения впереди идущей машины и тем сливаясь в одно целое, сжатое пылью и криком, тоскующим и безвыходным криком каждого сустава. Потом «Запорожец», найдя удобную себе дорогу, взял в сторону. Самсонов, а за ним Григорьев и Санька вышли из машины и встали по бокам ее, лицом к самосвалам, и так стояли в неподвижности, пока не проехал последний из них, пока все они не скрылись в жемчужной пыли.
Самсонов повернулся к Григорьеву и обвел рукой три стороны:
— Что ж, выбирайте место.
Григорьев посмотрел и показал на блекло-зеленый луг у недалекой березовой рощи.
— Там…
Самсонов сошел с проселка, потопал по земле, боясь, не забуксует ли, но земля окаменела от суши, ехали как по дороге. На лугу гроб сняли и стали в две лопаты копать могилу. Санька, постояв без дела и посмотрев на спины молчаливо работающих мужчин, взяла в багажнике полиэтиленовое ведро и пошла искать воду.
Она шла по жесткой, огрубевшей без влаги траве с преждевременно пожухлыми цветами и мелкими, запекшимися коробочками семян, шла под уклон, к видневшемуся вдали оврагу, шла и думала, что в ее жизни совершилась главная перемена, но никто еще об этом не знает. Для всех, кто может интересоваться Санькой, это выглядит просто как невыход на работу, такое бывает, поругают, разберут и вычтут, ничего особенного, но никому не придет в голову, что сегодняшний дикий день — это лишь начало ее новой жизни. Вряд ли эта жизнь будет слишком приятна, но сегодня еще можно думать, что ее ждет не такое уж плохое, потому что вот она идет за водой по лугу, и еще попадаются цветы, и такое вокруг яростное солнце, а из оврага изредка доносит свежестью, и хотя позади на этом лугу копают могилу, все равно ей дано такое счастливое благо — по залитой солнцем земле идти за чистой водой…
Она и в самом деле счастливо вздохнула и спрыгнула с обвислого края оврага на лишенный растительности склон, сбежала на травянистое дно, где лежал плоский, почти неподвижный ручей, из которого пришлось черпать воду ладонями, так он был мелок, — ну и что, все равно это была вода.