Она никогда не избавится от Никки Сикса.
1985
Раззла больше нет. Раззл умер, погиб, а Винс в клинике, и, возможно, отправится в тюрьму, а Сиксу плевать. Под утро он вваливается к Джо в квартиру, и с него слетает лоск короля мира, с которым он таскается по Лос-Анджелесу в компании Hanoi Rocks, они занюхивают кокаин и открывают для себя героин, а Джо больно, больно, больно. Больно, когда Никки утыкается головой в её колени и просто спит, развалившись на полу. Больно видеть его пустые глаза, больно знать, что он больше не может играть и сочинять. Он разбивает свою бас-гитару об пол, когда в редкую минуту трезвости понимает, что написал он полное дерьмо. Джо сжимает его в объятиях так крепко, как только может, а потом Никки снова её оставляет.
В день, когда Винс возвращается из клиники, Джо сидит в студии, забравшись с ногами на диван, и едва удерживает себя, чтобы сходу не обнять Нила: он выглядит разбитым, растоптанным и очень несчастным. Но Никки смотрит на него так, будто в дверях студии появилась его бывшая жена; Томми отводит взгляд, а Марс просто молчит, и это так тяжело, так чертовски тяжело, что Джо не выдерживает и уходит курить. Она давится горьким дымом, стоя на балконе, а на плечах у неё, будто у Атланта, лежит весь мир.
Никки обнимает её сзади, кладет на плечо подбородок.
— Лучше бы он не возвращался.
Джо не согласна — и не только потому, что Винс её друг. Она тушит сигарету в пепельнице и поворачивает голову, чтобы встретиться взглядом с Сиксом. Для разнообразия, сегодня он не обдолбан, однако точно пьян. Как и последние годы. У него теперь достаточно денег, чтобы погрязать в этом дерьме глубже и глубже, а Джо плачет ночами, не зная, как вытащить его из этой дряни. Ей бы уйти от него, но Джо — его друг, Джо всегда была с ним и всегда будет, как и обещала когда-то. Это, к черту, было так давно…
От «Home Sweet Home» у неё сжимается сердце. Несмотря на пьянки и наркоту, Никки смог написать что-то… особенное, и мягкая мелодия, начинающаяся с клавишных, возвращает Джо в дни, когда Сикс ночевал в её полуподвальчике и рассказывал о своих мечтах; когда они занимались — любовью, сексом? — и он щекотал её, заставляя бить голыми пятками по постели, а потом снова тянул к себе и целовал. Они и тогда не встречались, но всё равно их, наверное, считали парой, или друзьями с привилегиями, какая разница? Им было хорошо вместе, даже если на двоих у них был один сендвич и одна бутылка дешевого алкоголя.
Ей безрассудно кажется, что песня эта — о ней, и тяжесть, сжимающая грудь, ненадолго отпускает, сменяясь нежностью. Хочется броситься Сиксу на шею, но группа не поймет. Зато они все понимают, что Никки написал что-то настоящее, что-то шедевральное, и это на пару минут их всех объединяет. Они будто становятся теми бродягами без гроша в кармане, ищущими свой дом, и это ощущение витает в воздухе, Джо может ощущать его всей кожей.
На миг Никки встречается с ней взглядом и ухмыляется, подмигивает, как раньше.
— Моя Джо, — двигаются его губы почти беззвучно.
После сессии — они умудряются записать два дубля для песни, но остаются дико ими недовольны, и Винс уходит, шарахнув об косяк дверью, — Никки садится у ног Джо, как и раньше, и откидывается затылком ей на колени.
— К черту бы это всё, — бормочет он, — я хочу вернуться в те годы, когда мы все были гребаными бродягами без гроша, и штаны Нилу покупала его тёлка…
И Раззл был жив. И всего этого не было. Он не говорит об этом, но и так ясно.
Джо ерошит его волосы. Губы Никки трогает слабая улыбка.
— Я по утрам одеваться сам не могу, — признается он. — В штаны ногами не попадаю. И завтра я снова буду объебан.
Джо это знает. Она наклоняется и утыкается носом в его макушку.
— Я знаю, — отвечает она. — И я буду рядом с тобой.
Джо отпивает виски снова и думает: она и была. Все эти годы была рядом с ним, даже когда после нескольких передозировок он попал в рехаб. Да они все там были, вся группа, кроме Мика — этот вылечился от своих зависимостей самостоятельно; он и бухал-то куда больше, чем принимал наркоту. Джо приходит к Сиксу каждый раз, когда у неё свободный день, и он жалуется, что его ломает, корежит и тошнит, что всё тело выкручивает, как в мясорубке, и он бросается на стены, царапает двери, собственные руки, кричит и воет, но врачи непреклонны. Джо обнимает его и шепчет, что всё будет хорошо, хотя её сердце обливается за него кровью. Она в него верит, как всегда верила.
А потом Никки выбирается из клиники и встречает её.
Брэнди мать её Брандт.
Ей двадцать один, она уже становилась моделью месяца в Плейбое, и у Никки при встрече с ней капитально крыша едет. Джо больно, очень больно, и она вяло удивляется, что у неё в копне черных волос ещё не появились седые пряди. Никки добивается Брэнди, которая вовсе не уверена ни в себе, ни в нём, таскает её на репетиции, а Томми, Винс и Мик отмалчиваются, хотя знают, что Джо это как лезвием по живому. В конце концов, она прекращает приходить к ним, и вряд ли кто-то её винит.
Кроме Никки.
Он зол, обижен и периодически ищет с ней встречи, но Джо с мясом пытается вырвать его из сердца. Подушка не просыхает от слёз, она чувствует себя пятнадцатилетней школьницей, расставшейся со своей первой любовью, и, кто знает, может быть, такая она в свои двадцать с приличным «хвостиком» и есть. Может быть, она просто не выросла. Может быть, она принимать и строить настоящие отношения не умеет, и дорога ей только в Ад, через который они с Никки десять лет проходили. Может быть, она просто не заслуживает… его? Любви? Отношений? Счастья?
А потом — приглашение, и хочется то ли вены себе вскрыть, то ли Сикса вскрыть сразу, как русалочка в детской сказке. Чтоб раз и навсегда. И, естественно, она не собиралась идти, Никки хоть обосраться мог. Они были друзьями, но ещё и любовниками, и Джо любила его и любит, и она не хочет, Господи, она не хочет смотреть, как он женится на другой.
Джо пьет, и постепенно воспоминания подергиваются дымкой, путаются в голове. Её мутит так, что ей кажется, она готова выблевать собственный желудок прямо на пол. Голова кружится, вместе с ней кружится и комната, как на аттракционе, а в груди спирает дыхание.
Бутылка виски катится по полу, ударяется в стену. Шатаясь, Джо поднимается, чтобы добраться до ванной.
Её накрывает блэкаутом. Джо падает, падает, падает в бездну и с готовностью ныряет во тьму, потому что она несёт с собой освобождение.
…Писк. Мерзкий, отвратительный писк.
Джо открывает глаза.
Она лежит на кровати, но не дома, и белый потолок слишком высок для её небольшой съемной студии. Пошевелить руками трудно. Скосив глаза, Джо замечает капельницу, воткнутую в её правую руку.
Какого черта? Она пытается сесть, но голова кружится, во рту сухо, и хочется сдохнуть, а привкус на языке такой, будто она мочи наглоталась.
— Вам не стоит вставать, — оказывается, здесь и медсестра есть, она, что, в больнице? Какого черта? — Вам повезло, что вас нашли друзья, иначе интоксикация вас бы доконала.
— Какие… друзья? — Джо едва ворочает языком, и голос у неё какой-то чужой, но в чугунной голове мотается мысль, что друг-то у неё один, и это Никки, и, может быть…
— Эй, — в палату сует нос Винс, — привет! Ты как?
Он ввинчивается в дверной проем, даже не обращая внимания на возмущения медсестры, привычно подмигивает ей, и медсестра тает, кажется, даже улыбается, а Винс падает на стул рядом.
— Никки хотел, чтобы ты приехала, — говорит он. — Был страшно зол, просто как черт, хотя Брэнди не понимала, в чем проблема, и говорила, что нет тебя, так и не надо. Попросил меня и Мика смотаться за тобой, дал ключи.