Ключи.? Откуда у Никки?..
Ах, да. Она же не забрала его дубликат. Идиотка. Мысли в голове у Джо скрипят, не хотят шевелиться.
— Мы зашли, а ты валяешься в комнате, зеленая, как трупак, — Винс качает головой. — Я знатно обосрался. Марс кинулся вызывать «скорую». Джо, твою ж мать, — он закрыл лицо руками. Кажется, на нём всё ещё была рубашка и кожаные штаны, видимо, со свадьбы. Сколько прошло времени? — Джо, я боялся, что ты там откинулась! — ему явно хочется встряхнуть её, но он боится. — Джо, я чуть не прошел через тот же ад, что и с Раззлом! Джо, какого хрена, а? — он отнимает от лица ладони. — Он того не стоит.
Джо хочется сказать, что она сама решает, кто и чего стоит, но она молчит. Винс прав, и в глубине души она осознает это. Никки не считается с её чувствами или просто не может представить, что ей плохо; он думает, что все вокруг чувствуют так же, как и он, а он годами не ощущал практически ничего, кроме боли. Даже когда Винс вернулся из клиники, Никки не сочувствовал ему, Никки думал только о том, как Нил подставил группу, хотя сам, своим пристрастием к алкоголю и наркотикам, подставлял всех ещё больше. Никки злился на Винса, злился на Джо, злился на весь мир, а больше всего — на себя злился, и это травило его.
— Прости, Винни, — она протягивает руку, капельница дергается, и Нил берет её ладонь. — Винни, я не знала…
— Да ладно уж, Джо, — он снова качает головой. — Это какой-то пиздец. Знаешь, на свадьбе Брэнди чуть на развод с Никки сразу не подала, потому что он не хотел начинать праздновать без тебя.
— Я бы всё равно не пришла.
— Знаю, — Винс поджимает губы. Светлая прядь падает на загорелый лоб. — Херово тебе.
— Херовее некуда, — соглашается Джо.
Жить ей совсем не хочется, и, хотя Mötley Crüe — точнее, Винс и Ти-Бон, — навещают её в больнице, а потом дома, Джо чувствует, что в ней что-то надламывается и умирает, с каждым днём. Никки не кажет и носа на её порог, а Нил и Томми хранят молчание. Она не расспрашивает, слишком боится услышать, что он счастлив.
Через неделю Джо выходит на работу.
Через месяц ей кажется, что она даже может свободно дышать. Никки не дает о себе знать, и Джо думает, что, может быть, её зависимость уходит вместе с болью, тает, отпускает. Ей всё ещё хочется быть рядом с Сиксом, но она знает, что не должна давать себе слабину.
Через полгода после собственного «черного мая» она приходит домой после смены, а в квартире горит свет. Она моргает, думая «неужели забыла выключить, когда уходила? Пиздец будут счета». В спальне сидит Никки Сикс, а, когда он поднимает голову, на миг ей кажется, будто ему снова двадцать, он — бродяга из Сан-Хосе с миллионом мечтаний и без гроша за душой. Джо моргает, и наваждение проходит.
Никки — тридцать, он — один из самых богатых музыкантов Калифорнии, а по продажам альбомов Mötley Crüe опережают сейчас и Guns’n’Roses. Глаза его по-прежнему серые, как дождливое небо, и Джо понимает: решив, что ей стало легче, она слишком хорошо о себе подумала. Ей ничерта не легче.
Ей хочется избить его и броситься ему на шею, расцеловать и отпинать носками ботинок, и она просто прислоняется плечом к косяку, чтобы не упасть от разрывающих её на части мыслей, чувств и желаний. Никки поднимается во весь свой рост.
— Джо, какого хрена?
— Что? — она смотрит Сиксу в глаза, и не видит там ни раскаяния, ни понимания. — Что — какого хрена?
— Я тебя ждал, — Никки уже не в ярости, но он обижен, и это чувствуется. — Я ждал, что ты придешь на мою свадьбу. Ты обещала, что всегда будешь рядом, Джо.
И тогда Джо не выдерживает. Она сползает на пол вниз и начинает реветь — в голос, уткнувшись лбом в колени. Она ревет, когда Никки, явно не понимая, что делать и что случилось, садится рядом и дотрагивается до её плеча. Она ревет и ревет, и ей хочется провалиться, исчезнуть, потому что Никки не вытравливается из её крови, из её мыслей, Никки всегда, Никки везде. Джо толкает его в грудь, когда он пытается её неловко обнять и, отшатываясь, ударяется затылком о дверной косяк.
— Ты идиот, — всхлипывает она, шмыгает носом. — Ты просто…
— Джо! — взрывается он. — Да что случилось?! Парни смотрят на меня, как на кретина! Я узнаю, что ты попала в больницу и ничего мне не сказала, это вообще нормально?! Ты с ума сошла, Джо?!
Она запрокидывает голову и смеется, а по её щекам текут слёзы. Она смеется, а внутри у неё снова всё раздирает на части.
— Ты был так занят, — она хихикает, утирает щеки рукавом кожаной куртки. — Ты был так занят, что я не решилась беспокоить тебя и просить приехать. Ничего, я справилась.
Ничерта она не справилась, и это понятно любому, кроме Никки Сикса, кроме чертова тупого Фрэнка Карлтона Серафино Феранна-младшего, и ей хочется назвать его сейчас этим именем, потому что Джо знает — это обрубит любые их отношения на корню. Но она слишком слаба, чтобы рубить с плеча. На самом деле ей хочется уткнуться лицом в его шею и хорошенько прореветься, как когда-то, десять лет назад, она могла плакать в его объятиях, потому что тогда всё было ещё не так сложно.
— Джо, — он запускает руку в волосы, ерошит черные пряди. — Джо, черт… Я никогда не бываю слишком занят для тебя!
И это слишком похоже на вранье, потому что если бы он не был занят, он бы приехал.
— Ты не был занят, и поэтому не приехал, — она снова шмыгает носом. — Всё в порядке, Никки. Я понимаю.
Джо хочется, чтобы он ушел. Из её квартиры, из её жизни, но сказать это сил у неё нет.
— Джо… — Никки снова обнимает её. — Моя Джо.
И его слова становятся катализатором, после которого Джо несёт. Она снова рыдает, бьет его по плечам, по груди, по рукам, потому что он больше не имеет права так её называть, да и разговаривать с ней права не имеет, она же только что выбралась, она же только что очухалась, и ей жизнь вернулась в нормальное русло, а Никки… Никки…
Он перехватывает её запястья.
— Джо, послушай ты меня!
Она не хочет слушать. Мотает головой, вырывается и дергается, а Никки тянет её к себе, прижимая к себе, лицом в его шею, где бьется голубая жилка, и сжимает в объятиях.
— Заткнись, идиотка, — он утыкается носом в её волосы. — Я, блять, развожусь.
Джо вздрагивает. Её оглушает словами Сикса, и она затихает, а единственный звук, который она слышит теперь — это грохот её собственной крови в ушах.
— Что…?
— Мы разошлись, — фыркает Никки, чуть отстраняет её и заглядывает в лицо. — Брэнди меня достала. Собственно, я в процессе развода, — он морщит нос такой знакомой гримасой, — но похрену, честно. Пошла она в жопу со своими истериками.
Джо моргает. У неё медленно, от затылка ко лбу, начинает разливаться головная боль.
— И… — начинает она.
— Ничего, — Сикс притягивает её к себе, и в этот раз она даже не сопротивляется, смыкает ладони у него за спиной, ощущая крылья лопаток, выступающие под футболкой. — Скажи спасибо Винсу и Ти-Бону, моя Джо. При случае.
Его дыхание согревает Джо губы прежде, чем он целует её, по-хозяйски запуская язык в её рот, и Джо не сопротивляется, потому что ей кажется, что где-то и что-то наконец-то меняется. Может быть, это всего лишь чаяния её тупого сердца, не способного учиться на собственных же ошибках.
Никки мать его Сикс никогда не перестанет быть мудаком. Проверено и доказано. Только Джо плевать на это, когда они целуются, сидя на полу в её квартирке, и они будто снова подростки, у которых в кармане нет ни цента, но есть вагон и маленькая тележка планов и надежд на будущее.
Никки мать его Сикс вряд ли останется с ней надолго, сучья его натура, но Джо не хочет загадывать.