– Ты умеешь хранить секреты? – спросил он.
Струя воздуха от вентилятора прошла по спине, и меня передернуло. Ложка звякнула о тарелку с мороженым.
– Да, – ответила я.
– Она не хочет переезжать, потому что ждет ребенка.
– Рита беременна?!
Джек подтянул колено к груди и отпил пива.
– Жизнь – дерьмо, – сказал он. – Может, твоему дядюшке-утопленнику еще повезло… У нее уже было два выкидыша.
– Два?!
– Из-за этого мы уехали из Ньюарка, и мне пришлось уйти с предыдущей работы. Я вел утреннее шоу – пятьдесят тысяч потенциальных слушателей, возможность быть на виду у парней из Нью-Йорка… Тебе надоело меня слушать? Скажи.
– Не надоело.
– Она взбесится, если узнает, что я тебе все это рассказываю. «На этот раз, Джеки, все будет хорошо, обещаю, – говорит. – Даже если что-нибудь случится, со мной все будет в порядке». Может, ты заметила, что мое мнение не играет роли в ее маленьких решениях? Улавливаешь? Тут ребенок на подходе, а Рэндольф заявляет, что я слишком… как это… оторван от жизни. Говорит, еще посмотрит, как пойдут дела, прежде чем возобновит со мной контракт. Погоди, что начнется, когда Рита об этом узнает – она же выкинет ребенка из другой дыры!
У меня в желудке словно лег камень.
– Я лучше пойду, – отметила я, но не двинулась с места.
– Долорес дель Рио, – произнес он. – Мы с тобой против плохих людей, правда?
Я не ответила. Он коснулся моей босой ступни.
– Правда?
– Да.
– Ты щекотки боишься? – спросил Джек.
От слова «щекотка» я дернулась и нервно засмеялась.
– Боишься, значит? А я тебе говорил! – Он крепче сжал мою лодыжку. Кончики пальцев танцевали у меня на подошве.
– Перестаньте! – умоляла я. – Хватит! Я так отсюда свалиться могу!
Джек вдруг оказался сверху, прижимая коленями мои бока. Его пальцы прыгали и тыкались в меня:
– А здесь щекотно? А тут?
Ударившись затылком об пол, я извивалась и отбивалась, не в силах дышать. Я не могла унять смех. Волосы у Джека мотались на лоб и обратно, когда он терся об меня, щекоча и тыкая пальцами.
– Перестаньте! Ну, хватит! Правда! – визжала я, но он не останавливался.
Голова у меня моталась вперед-назад, когда я вдруг увидела, как близко я к вентилятору. Я резко дернула ногой. Пирамида пивных банок слетела с крыльца и со звяканьем раскатилась по аллее.
От этого грохота Джек остановился, смеясь и тяжело дыша. Пропитанное пивом дыхание вылетало влажными, кислыми рывками.
– Вы не против отодвинуться? – с нажимом спросила я. – Вы меня совсем задавите!
– Пф! Никогда больше не говори в моем присутствии, что не боишься щекотки, – сказал он и слез с меня. – Это будет тебе уроком.
Я закашлялась. А потом разрыдалась – сильно и неудержимо.
Джек засмеялся, стоя надо мной.
– Эй! – позвал он. – Перестань! В чем дело?
Когда я смогла говорить, то извинилась.
– За что?
– За глупое поведение.
Он потянулся ко мне, но я отодвинулась.
– Что я сделал, напугал тебя, что ли? Всего лишь пытался развеселить тебя и себя, а то мы завели разговор о смертях, начальниках и прочем дерьме. А ты что подумала?
– Не обращайте на меня внимания, – сказала я. – Я просто дура.
Я кое-как встала и пошла вниз по лестнице, размазывая слезы.
– Все-таки мне непонятно, – произнес Джек, перегнувшись через перила. – То ты хохочешь во всю глотку, а через секунду… Ну что с тобой такое?
Со второго этажа я слышала, как он стучит в дверь черного хода и зовет меня. Я не брала трубку телефона, и звонки эхом разносились по дому из коридора. Джек всего лишь пытался нас развеселить, успокаивала я себя. Неудивительно, что со мной в школе никто не общается – я же веду себя как слабоумная.
Вернулись мама с бабушкой. Я сидела на кровати с учебником по естествознанию на коленях. Бабка прошла мимо моей комнаты, ворча что-то о хулиганах, пивных банках и частной собственности приличных людей.
Мама вошла, присела на кровать и откинула мне челку со лба:
– Я выбила страйк и еще дважды сбила одну оставшуюся кеглю. Как самочувствие?
Я пожала плечами, не отрываясь от учебника:
– Устала, и мне тут надо дочитать, так что, если не возражаешь…
– Хорошо, детка. Спокойной ночи. Я тебя люблю.
Несколько секунд она ждала, чтобы я тоже сказала, что люблю ее. Я хотела это сказать – рискнуть и сказать, но слова не шли с языка.
Потом, сидя в темноте, обхватила себя руками, и думала о дяде Эдди. Невозможность вздохнуть там, на площадке третьего этажа, и неспособность с этим справиться – должно быть, это ощущают утопающие.
Правый, оцарапанный бок болел, и на руке была длинная ссадина.
Я еще не спала, когда Рита вернулась с работы. Наверху негромко бубнили голоса. Ступня у меня дергалась и не желала успокаиваться. Мозг не отключался. Там, на площадке, в меня внизу что-то уперлось, когда он оседлал меня и защекотал, – не то его локоть, не то колено. Они же с Ритой женаты, во имя всего святого, у них скоро будет общий ребеночек! Я поступаю как свинья и дура. Я просто жалкая личность.