Сон накрыл ее, когда Тоска металась между верой и отчаянием, как потерпевший крушение корабль. Наконец она погрузилась в милосердную пучину.
Часть третья
1
Любовная история Маттео и Лавинии на какое-то время меня отвлекла от женщины с кошками. Впрочем, теперь я уже так ее не называю. Она для меня просто Тоска, как и для Тони. Возможно, и переключился-то я на ребят благодаря ей, ведь она очень остро чувствует переживания других. Оставаясь в тени, она присматривалась к молодым людям, и у меня вслед за ней поневоле разыгралось воображение. Я стал размышлять о старом Теннисоне, о блондинке с холодными глазами и о своем сыне, таком робком и неуверенном в себе, но ставшем дерзким, как рыцарь Ариосто, когда его воспламенила любовь.
Тони говорит, что у него «неплохие» стихи, но я чувствую: они ей очень нравятся, просто она боится себя выдать. Нравится и наивно-избитая любовная лексика, и та искренность, которую обрел он, впервые склонившись перед женщиной, и чистота, и какая-то недоговоренность, таинственность. Любовь — всегда загадка для того, кто ее переживает. А Маттео переживает дважды — в жизни и в поэзии.
Мне страшно за него. Если он так молится на чистоту слов и чувств, то что же он будет делать, когда придется работать и обменивать слова на деньги? Хочет идти по моей стезе, но меня нужда заставила гнуть спину, а он еще не ведал материальных затруднений. Он читал, учился, у него была возможность во всем видеть поэзию. Конечно, это помогает жить, а не просто существовать и зализывать раны от несчастной любви. Напротив, Тони боится, как бы печаль не стала его навязчивой идеей. Правда, мне она этого не говорит, свернулась, как лист, в трубочку и беспокоится внутренне. Она в своей жизни не раз ощущала искушение покончить с собой и теперь с легкостью читает его в глазах других. Что может означать этот ее поспешный отъезд в Турин, как не желание увидеться с Маттео и успокоить его и себя. Ну и хорошо, может, вернется домой не такая дерганая. Ехать вместе бесполезно: Маттео никогда со мной не откровенничает, видно, ему мешает старый узел, мои натянутые отношения с матерью или ревность моралиста, которую, не отдавая себе в том отчета, он всегда испытывал ко мне. К тому же и я загляделся на Лавинию, а от влюбленного это никогда не ускользнет. Заведи я с ним мужской разговор, чего доброго, не так истолкует, заподозрит во мне соперника.
Правда, Тони считает, что никто ему не поможет, как я. Но чем? Будущее без Лавинии для него сейчас одна черная дыра. Что я ему скажу? Что они снова увидятся будущим летом? Или еще какую-нибудь глупость в том же роде? Молчание лунной блондинки непробиваемо. Могла бы хоть открытку послать или позвонить. Но этой девице чужды милосердные порывы. Для нее Маттео уже скрылся за горизонтом, а может, никогда и не появлялся. На миг вспышка страсти прочертила молнией летнее небо, и все, полная темнота. А для него она — царица ночи, свет дня, Изида и Озирис одновременно. Вот он и молится на свою далекую богиню. Ну да ничего, он еще молод, если я знаю своего сына, по крайней мере ту часть, что он унаследовал от меня, то Маттео попытается победить отчаяние работой. Горячий, увлекающийся, он тем не менее довольно упрям и не изменит поставленной цели. Кто знает, сколько еще Лавиний встретятся ему на пути и озарят его ночи! А пока спасения от любовной болезни он будет искать в честолюбивых устремлениях… Так по крайней мере мне кажется. Но Тони хочет удостовериться. Ну и пусть, я молчу, считая, что нет вернее избитой истины: время — лучший лекарь, ни от чего не надо отказываться, ни от плохого, ни от хорошего. Не надо торопить события, даже в воображении. Если он будет страдать, не роняя своего достоинства какими-то отчаянными поступками, которые всегда банальны, то и не заметит, как завихрение пройдет. Поэзия — первая его союзница. Правда, легко увязнуть в ловушке слов, закопаться в себе, отдать жизнь за слова — такое уже было. Нелепо и старомодно! Надеюсь, Маттео достаточно разбирается в лингвистике и психоанализе, чтобы не впасть в риторическую метафизику. Надеюсь, он ловит жизнь, а не только свое представление о ней, которое пытается перенести на бумагу.
Маттео, Лавиния, Тони, Энрико — сколько образов вместило полотно, на котором я хотел написать одну Тоску!
Я уже несколько дней не видел ее, и фантазия что-то плохо работает. Пишу, но в голове туман. Хорошо это или плохо? Кто-то сказал: мы богаты лишь тогда, когда ничего не имеем. И все же нужна ого-го какая интуиция, чтобы почувствовать, как она там, чем занимается, как протекает жизнь без нас… А мы не можем прийти ей на помощь, тут самому себе не знаешь как помочь. На всякий случай позвонил. Сначала ответила хриплым усталым голосом, но, услышав мое имя, оживилась. Нас прервали, и, когда я вновь набрал номер, Тоска уже старалась выглядеть наилучшим образом: предельно вежлива, в прекрасном, даже чуть-чуть шутливом настроении. Рассказала о кошках — немного искусственно, словно сообщая прогноз погоды. Мне это не нужно. Больше звонить не буду. Пусть Тони разговаривает, ей-то она все скажет.