Прекращаю думать о бабочках, подобные мысли совершенно непривлекательны. Мой век, подобно веку созданий с чудными крыльями, столь же короток и за ним, после окончания последней главы ничего не будет. Никакой метаморфозы или загробной жизни. Лишь полное забвение, отсутствие каких бы то не было чувств и эмоций, воспоминаний - счастливых и горестных, только немая тишина, объятая пустотой.
В этой тишине я отключаюсь от реальности. Здесь так темно, что на мгновение мне кажется, что я уснула. Лишь храп Рози, тихий и умеренный, ровный, как будто назойливый звон возвращает меня в реальность. Старая женщина не любит, когда кто-то нарушает её сон, потому она запирается перед сном.
Я думаю, каково ей, бедной, всё время находится в мире без красок, чувствовать лишь тактильно, наощупь окружающий её мир. Мы часто говорили о музыке, зачастую предметом наших обсуждений была виолончель Ронни и он сам. Старая женщина всегда улыбается, говоря о нём, так как почти ничего не знает в своей долгой жизни.
Утром Рози ничего не говорит за завтраком, но я-то понимаю, что она еле сдерживается.
- Не беспокойся, детка, всё у тебя будет чудесно.
Я улыбнулась. Жаль, я не могу подарить ей улыбку, как бы сильно не хотела этого.
- Ничего страшного не произошло, Роз.
- Ты можешь обманывать меня сколько угодно, но себя обвести вокруг пальца не получится!
- Я вовсе не пытаюсь обмануть себя.
- Раз ты не хочешь говорить, я не буду влезать в твои дела, но на твоём бы месте я поспешила разобраться бы.
Рози встаёт и уходит к себе. Она так прекрасно изучила квартиру, что ориентируется в ней лучше, чем я. Однажды, поздним вечером она рассказала причину своей слепоты. Её мать, забеременев, была больна сифилисом.
В квартире у Рози всегда прохладно. Она ненавидит жару, потому даже зимой открывает окна настежь. Её ничто не беспокоит, кроме утоления потребностей. Однажды она сказала мне, что ничто в мире её не колышет кроме сигарет и свежего воздуха. Ей плевать на картины Сальвадора Дали, плевать на барельефы, горельефы, - всё, что ей собственно, не дано увидеть глазами. Даже музыка не способна стать отрадой для израненного сердца женщины, искупающей ошибки матери. Она говорит, что воздух и слепота связаны в одном узле. Чувствуя лёгкими свежесть, она никогда не умрёт от чадного газа, ведь даже за газом она проследить не может, потому и приглашает жильцов в квартиру за чрезмерно малую плату. Я никогда не платила так мало, как плачу, проживая у Рози.
Отчасти, я жалею, что живу с ней. Это, в некотором роде, лишает меня свободы, потому что я привязалась к ней. Раньше, каждый месяц я переезжала в хостелы, меняла их один за другим. Находила работу на непостоянной основе. Работала в театрах, если была какая-то программа, привлекающая туристов. Так я называла себя. Турист. Как так вышло...
26 декабря 2014
«Чем больше я думаю, Нова, тем хуже мне становится.
После завтрака я долгое время лежу на кровати и думаю. Уже три года я убегаю от жутких воспоминаний, что пленили мою душу, терзаюсь, каждый раз представляя, что всё могло быть хуже.
Оскар.
Его лицо стоит передо мной, стоит только подумать о чём либо. Любая мысль необратимо приведёт меня к нему. Такое бывает, когда встречаешь судьбу. Ещё никто за все годы не внушал мне такого истинного трепета, граничившего с безумием и страха. Он ловко манипулирует мной, находясь на расстоянии. Мы не говорили вот уже три года, а я всё время воспроизвожу его слова в своей голове. Дело в том, что он писатель. Но я знаю, будь он простым писателем, я бы прошла мимо. Уже тогда, в самом начале меня ослепил триумф, потому, глаза мои стали невидящими, а дух совсем одичал среди декораций.
По велению рока, он, никто иной, как Бог слова, по-другому назвать его язык не поворачивается, дал мне смысл существовать дальше. Когда казалось, что выше головы не прыгнешь, он показал мне, как прыгать выше небес.
В другой раз я могу бороться с его словами. Они, иногда, лишь на малую долю кажутся противными. Источают зло. Но потом, спустя ту короткую минуту, укрепление перед ними разрушается. Правы же были люди, говоря, что женщины любят ушами, но, ради таких слов, в таком порядке, в котором он подобрал их, я была готова на всё.
«Три года, - говорю я себе, - долгий срок, чтобы, наконец освободить путы». Но тут же вспоминаю: «Искусство беспощадно».