Я лежала под покрывалом и думала об Оскаре. Уютная комната создавала все условия. Из окон не дуло, как в квартире Рози, покрывало было мягким, а звёзды ярко светили, я прекрасно видела их в окне.
Оскар творец, ничего другого о нём не скажешь. Его непримечательный внешний облик запечатлился перед моими глазами.
Почему-то мне вспомнился вечер, когда он написал для меня очередную песню и преподнёс её. Тогда он источал самодовольство, что, в принципе, не удивляло меня. Люди с такими способностями имеют сложности с контролем собственных эмоций, Оскар ничем не отличался этим от остальных. Но я знала, важно то, что внутри и никогда не верила обманчивому образу, казалось, с ним я могла докопаться до сути, но по правде, так и не сумела его раскусить. Я видела в нём художника, не имеющего ничего общего с холстом и красками, но, тем не менее, словами он орудовал не хуже, чем лучшие художники - кистями.
Ночь быстро пролетела, объята событиями. Я отставала от неё, находясь в прострации. Слишком душная комната вынудила выскочить на улицу ранним утром. Мама всегда проветривала дом, заботилась, чтобы её преследовали только приятные свежие запахи, но я не могла вообразить, как вообще можно испытывать столь неприятные чувства, подобно касанию тепла.
На улице правила тишина. Пространство, окутанное тьмой, предрассветное время. Летом в этот час уже светло, а зимой приходиться довольствоваться поздним утром.
Мне казалось, что в пять утра все вокруг спят, но из парочки домов, как я рассмотрела позже, поступало неяркое мерцание. Вероятно, кто-то уснул, оставив включенным телевизор.
Со стороны дороги повеяло холодом и я сделала несколько шагов на встречу темноте. В своей чёрной одежде я не выделялась на фоне спящей природы, лишь жалела, что ветер не шелестит между ветками, не приводит в движение листья. Я, как, мечтаю оказаться в другое время, только не обязательно переноситься на много лет назад, чтобы восхититься местом, в котором живу. Достаточно прибавить к картине листья, траву и не такой колючий воздух.
Я остановилась у дороги и оглянулась на дом. Отсюда он выглядел устрашающе, всеразрушающая колыбель смерти, таким он казался мне. Я смотрела на него и видели лишь белые элементы: двери, фасад и рамы окон. Остальное казалось серым и унылым, при условии, что в дневной время он был близок к голубому. Таковой слыла ночь, даже приятные цвета она скрывает под своим пологом. Иногда предаваясь глупым мыслям, я воображала, что ночь живая и как только наступало время, она поглощала дом за домом, подвергая их пыткам, а они, как несмелые бойцы, впадали в отчаяние.
Такими мне виделись ночные дома: грустные, неспособные ничего сделать. Они с нетерпением ждали рассвета, который вернём им былые краски, даст силы для отпора - и тогда ночь отступает. Думая об этом, я сравнивала себя с этими домами и поражалась их выдержке. Каждый раз, когда меня настигала ночь, я пряталась, а с рассветом, когда солнце возвращалась, я шла вместе с ним. Но однажды я сдалась, пошла по следам музыки ночи и забрела в неизведанные земли, где время останавливалось, где играла вечно музыка, краски, а также нарастающее пение джазовой исполнительницы.
Я ещё раз вдохнула, прежде, чем вернуться в дом. От холода заныли кости. Идя к двери, я поскользнулась на дорожке и с грохотом полетела вниз, нарушая сон притихших домой.
«Не слушайте меня, не обращайте внимания» - подумала я, поднимаясь. Во время падения я неудачно приземлилась на руку и теперь кожа неприятно жгла.
Уж лучше бы я не выходила.
Утром я обнаружила на веранде очередное письмо. Оно адресовалось Селене, как меня одно время звал Оскар. Я тот час вскрыла его, используя кем-то забытые ножницы.
В конверте лежал один листок, сложенный вчетверо, а также несколько сухих кленовых листьев.
«Вина Луны, она, как видно,
Не в меру близко подошла к Земле
И сводит с ума».
- Что ты делаешь на улице в таком виде?
Я оглядела себя и отметила, что слишком легко одета.
- В доме невообразимо жарко.
- В Александрии суровые зимы, детка.
- Знаю. Я выросла здесь.
Мать заметила лист в моих руках и через плечо попыталась рассмотреть, что там написано.
- Это Шелли?
- Нет, Шекспир.
Она улыбнулась.
- Кто тебе прислал столь дивные строки? Не думаю, что Сэм способен на что-то столь романтическое и откровенное.
Я вздохнула и отдала листочек маме.
- Сожги его. Не хочу видеть этот почерк.
Мать сразу догадалась и приняла послание от Оскара, как что-то противное, будто соприкоснувшись с бумагой, она мгновенно заражалась бубонной чумой.