— А где же девочка с голубыми волосами? Мы хотим услышать, как она поёт и увидеть, как она танцует! Мы заплатили деньги за билеты, покажите девочку с голубыми волосами, девочку покажите!
Карабасу-Барабасу пришлось выползти на подмостки сцены и оправдываться, что девочка с голубыми волосами заболела и выступать не будет. Зрители возмущённо загудели, заулюлюкали.
А на следующий день зрителей было наполовину меньше, чем в предыдущий день.
Карабас-Барабас не мог этого пережить. Накануне ему пришлось потратиться на лекарства для Мальвины, а теперь ещё и прибыли вдвое меньше той, к какой он привык.
Просунув огромную косматую голову между розовых занавесок в закуток к Мальвине, он злобно выговаривал ей:
— Что это тебя дёрнуло заболеть именно сейчас, когда мне так нужны деньги, когда строительство здания театра жрёт их, как саранча? Ты же слишком любишь себя, чтобы пить холодную воду или стоять на сквозняке, как же ты умудрилась заболеть так не к месту?
— Наверно, это у меня от огорчения, — вздыхала Мальвина. — Я слишком чувствительна к переживаниям. Вы ведь отказали мне, не купили книги, тетрадки и прочее, что я просила. Наверно, я заболела от расстройства.
Карабас-Барабас рявкал и топал ногами. Он считал, что глиняная кукла хоть и обогащала его, но требовала от него слишком много. Ему приходилось покупать жареное мясо не только для себя, но и для Мальвины, и для Пьеро, Арлекина и Артемона. К его сараю по утрам приходил торговец хлебом и у него покупался не только хлеб, но и горячие булочки для Мальвины и её друзей. Появлялась молочница, сам Карабас-Барабас терпеть не мог молоко, а вынужден был заказывать его утром и вечером для Мальвины, двух деревянных актёров и больше всего — для пуделя. И масло, и творог — всё для этой четвёрки, которая хоть и приносила доходы, но была ненавистна Карабасу-Барабасу, как и всё живое было отвратительно его тёмной нечистой душе. Но этим не ограничивались расходы. У кондитера Мальвина заказывала брать какао и пирожные; у зеленщика — свежие овощи; у торговца фруктами — апельсины, виноград и груши. Вот сколько трат шло на актёров, это ещё не считая того, что Мальвина требовала для себя и своих друзей новые одежды.
И хоть доходы, что приносила Мальвина, во много раз превышали затраты на неё, жадность Карабаса-Барабаса душила его и омрачала жизнь. ” — Как же я ненавижу этих кукол! — размышлял он. — Но я вынужден зависеть от них в этом гнусном несовершенном мире. Вот если бы мне раздобыть золотой ключик и дверь в другой мир, где я наверняка мог бы получить безграничную власть над многими, тогда я был бы по-настоящему счастлив! Эх, что бы я не дал за этот ключик!»
Следующий день оказался ещё более тяжёлым: зрителей явилось ещё меньше, их количество заполняло всего лишь треть зала.
После представления Карабас-Барабас едва добрался до сарая и свалился на пол. С ним случилась самая настоящая истерика. Он катался по полу, сучил ногами и ревел самыми настоящими слезами. Куклы, сидевшие в сундуке, припадали к дыркам в стенках и с удивлением смотрели, как этот грозный страшный человек ревел, как капризный ребёнок. Пьеро и Арлекин, обнявшись, в ужасе забились в угол. Артемон ощетинился. Мальвина наблюдала за его страданиями из-за розовой занавески и догадывалась, что скоро это бородатое чудовище будет вынужден пойти на уступки.
========== Глава 22. Поворот к светлой стороне ==========
Здравый смысл взял верх над Карабасом-Барабасом и он всё-таки приобрёл для Мальвины несколько книг, тетрадки, чернильницы и прочее. И болезнь куклы пошла на убыль.
Мальвина снова выступала в балагане, а по вечерам читала куклам книжки.
Карабаса-Барабас по вечерам покидал сарай, чтобы проследить, как рабочие в течении дня потрудились над зданием театра. Он придирался, указывал, кричал, спорил до поздней ночи и куклам это было на руку, всё меньше видели его опостылевшую бородатую физиономию.
Когда Мальвина в первый раз собрала их, сев поудобнее в кресло, а их усадила перед собой на пол и объявила, что будет им читать. Они сначала заныли, что они так устали за день, что они так трудились и лучше бы им сейчас выпить по стаканчику молока, вкус которого они забыли и съесть по ломтику хлеба, который они когда-то ели в доме дядюшки Джоакино.
Но когда Мальвина начала читать своим звонким голоском, выразительно, чётко и душевно, деревянные куклы поневоле заслушались. Жизнь их в сарае Карабаса-Барабаса напоминала ад, в ней не было абсолютно никакого просвета. Ночь напролёт и часть дня они проводили в тёмном сундуке, свет в который проникал только в маленькие дырочки; в эти дырочки заходил и воздух, но всё равно было душно; но особенно угнетала теснота. Куклы не могли отдохнуть, вытянуться, не выложив на кого-то свои ноги и головы, кого-то это сильно раздражало, начиналась ругань, пинки, пихание кулаками, плачь. Когда куклы начали было просить Карабаса-Барабаса, чтобы он смиловался и не держал их в такой тесноте, он прорычал:
— Ах, вам плохо в сундуке, слишком тесно? Отлично. Я сделаю, чтобы вам было попросторнее. Теперь я каждый вечер на ночь буду по очереди вешать двоих из вас на гвозди — другим будет больше места в сундуке!
Хуже, чем в сундуке, было ночевать только на гвозде. Дыхание спирало от страха упасть и рассыпаться на щепки, ударившись о кирпичи, спать было невозможно, висевший на гвозде дрожал от страха до самого утра, обливался слезами, ощущая себя на грани потери рассудка. К этому было невозможно привыкнуть.
И всё остальное — варёная крупа без соли и масла, тяжёлый труд, страх перед плёткой, безысходность, ужас перед смертью делали жизнь похожей на какое-то неземное измерение, принадлежавшее тёмной непобедимой силе.
И теперь, когда Мальвина начала читать вслух о какой-то другой жизни, куклы словно перелетели на какое-то время в другой мир из ада, в котором они существовали и ощутили облегчение. Мальвина время от времени переставала читать и поднимала глаза на кукол. И не узнавала их. Их лица были одухотворёнными, глаза наполнены каким-то живым умным огнём, крупные уши как будто сильно оттопырились в жажде слушать. Только Дьяволино и Прозерпина из-за спин других кукол смотрели исподлобья злобными волчьими глазищами.
Когда Мальвина окончила чтение, куклы разом заговорили:
— Вот как оно в жизни-то бывает! Совсем не так, как у нас! Как было интересно! Мы словно прогулялись по солнечному дню, по зелёной травке, хоть на часок покинули эту тюрьму! Спасибо тебе, Мальвина!
Мальвина не могла поверить: деревянные куклы, о которых до сих пор она была самого низкого мнения, сказали ей спасибо? Они испытывали чувство благодарности? Неужели в их тёмных душах перешёл какой-то перелом, поворот к светлой стороне?!
— Значит, вы хотите, чтобы отныне я читала вам по вечерам?
— Хотим, Мальвина, хотим. Хоть какая-то отдушина, хоть как-то отвлечься от мучений! Читай нам, Мальвина, пожалуйста, читай!
Мальвина улыбнулась и глаза её потеплели. Видимо, страдания на самом деле хотя бы частично очистили деревянных кукол, притупили ненависть и зависть к ней, Мальвине. Очевидно, они поняли, что может быть что-то худшее, чем муки зависти.
— Ну, если вы оценили чтение и книги, то, пожалуй, можно и ещё облегчить вам кое-что, — она продолжала улыбаться. — Сегодня мы уберём эти обломки кирпичей, что лежат под гвоздями, на которые вас вешали и выбросим в окошко.
В сарае было одно-единственное окошко, в которое в дневное время проникал дневной свет. Оно было зарешечено. Все другие дыры в сарае Карабас-Барабас заколотил досками в первые же дни появления кукол в его доме, он опасался, что Мальвина, Пьеро и Арлекин, которых он не запирал в сундуке, могут от него сбежать. И на единственное окошко он поставил решётку.
— Выбросить кирпичи? — куклы удивлённо переглядывались между собой. — Между прутьев решёток просунуть обломки кирпичей и вышвырнуть их наружу?