Она продолжала сидеть в кресле-качалке, откинувшись на спинку.
— Так иди репетируй! — рявкнул Карабас-Барабас.
— Как же я могу репетировать, когда для этого совершенно нет никаких условий? В комнате для репетиций вы обучаете танцам деревянных кукол, из-за этого от их деревянных ног идёт такой грохот по дому, что заглушает нежные звуки лютни Пьеро, под которые я пела и танцевала.
— Так пошла бы и поучилась танцам вместе со всеми!
— Я не могу так танцевать. У меня маленькие ножки из фарфора. Если я начну утомлять их такими бешеными плясками они, чего доброго, рассыплются у меня на черепки.
Карабас-Барабас проурчал что-то нечленораздельное и, наконец, покинул её чуланчик.
Вечером он повёл Мальвину, Пьеро, Арлекина и Артемона на половину театра, нервный и раздражённый от того, что кукла совсем не репетировала и может неважно выступить.
Однако, Мальвина, выйдя на сцену, и вовсе не начинала ни петь, ни танцевать, никак не давала Пьеро знака, чтобы он играл на лютне. Публика встретила её выход бурными овациями, она принялась делать реверансы, посылать воздушные поцелуи. К ней то и дело подбегали поклонники и дарили ей цветы, кто-то даже был так галантен, что целовал её фарфоровые ручки.
Она совсем мало пела и танцевала — почти всё время своего выступления она принимала восторги почтеннейшей публики, выслушивала восхищённые слова, обменивалась шутками.
Кукла толком и не выступила, но зрители оказались довольны, никто не потребовал назад своих денег.
Но Карабаса-Барабаса это не обрадовало.
========== Глава 35. У меня будет ещё одна красивая кукла! ==========
” — Она Мальвина, — Карабас-Барабас судорожно теребил бороду, — всего лишь Мальвина. Она даже не актриса. Потому что для актрис театр — это всё, они не могут без него жить, они всё отдадут за игру, они готовы жертвовать, трудиться на износ. Она на это не готова, слишком любит себя. Нет, она не актриса. Не учёный. Не поэт. А покорила белый свет… Тьфу, я уже начинаю думать стихами, как этот дурачок Пьеро! А всё потому что она, это фарфоровое ничтожество сводит меня с ума. Она — никто. Но почему-то, как я слышал, все девочки играют в неё, ссорятся, кем быть ею. Мальчишки дерутся из-за неё на палках, споря, с кем из них она могла бы дружить. И даже взрослые мужчины, как мне, порою, кажется, смотрят на неё из зала, как на очаровательную женщину, а не фарфоровую куклу… Что же в ней есть такое? Что за очарование в ней и почему я его не вижу? Почему оно не действует на меня? Или действует? Ведь я всегда почему-то поступаю так, как хочет она… Нет, дальше невозможно быть под властью этой чёртовой куклы и зависеть от неё!»
Карабас-Барабас много думал об этом и чувствовал, как вместе с этими мыслями у него нарастает нервное напряжение и какой-то непонятный страх.
Мальвина снова выступала каждый вечер в пьесе «Тридцать три подзатыльника или девочка с голубыми волосами». Пьеро получал причитавшиеся ему подзатыльники, а позже на сцену выходила Мальвина, немного пела, немного танцевала, флиртовала с публикой, позволяла целовать себе ручки кавалерам, а девочкам — трогать кружевной подол своего платьица. Деньги шли и шли в сундук Карабаса, но от них уже не было того счастья, что прежде. Вместе с их ростом в тёмной душе Карабаса-Барабаса умножался холодный страх.
В голове его рождались бредовые идеи. Он приказала измученному ежедневными подзатыльниками и унижениями Пьеро сочинить стихи и песню, которая бы прославляла его, Карабаса-Барабаса и его театр.
А затем он выкупил по дешёвке на ярмарке списанный паровозик, на котором катали детей и прицеп к нему в виде платформы. И запер это всё в сарае, в котором прежде жил с куклами.
А ещё через два дня в доме его появилась большая клетка. Он приобрёл её также совсем дёшево в зоопарке. Клетка была старая, в ней когда-то жили обезьяны, она пропахла мочой и экскрементами и Карабас-Барабас заставил кукол отмывать её душистым мылом, но дурной запах всё-таки не исчез полностью.
Когда была готова хвалебная песня и Карабас-Барабас разучил её с деревянными куклами, он нанял двух грузчиков, которые водрузили ему эту клетку на прицеп от паровозика. Он вывез паровозик из сарая и пошвырял в клетку всех деревянных кукол, запер их и принялся разъезжать с ними по всему городу. Сам он сидел на клетке в кресле и пел хвалебную песню представлениям в своём театре, а куклы подпевали ему, восхваляя его самого. Таким образом он надеялся вызвать интерес у зрителей к деревянным куклам, чтобы именно они приносили ему огромные деньги, чтобы про Мальвину можно было бы забыть.
Но почтеннейшая публика упорно обожала девочку с голубыми волосами к досаде Карабаса-Барабаса.
И ему пришла в голову затея ещё более бредовая, чем его поездки по городу верхом на провонявшейся клетке с куклами.
Он заставил одну из кукол показать место, где находилось живое дерево, коим прежде были куклы.
Там рос пенёк. Пенёк, бывший когда-то живым деревом, молчал, в нём не осталось души. Но сам он был живой, древесина была мягкая, чуть тепловатая и, кажется, дышала. Карабас-Барабас ощупал его, прислушался к нему.
И на следующий день явился с пилой и выпилил из него толстый круглый кусок.
Карабас-Барабас помнил ту пору, когда был ещё простым шарманщиком, он бродил по улицам города и знал многих людей. В том числе и одного мастера по дереву Алоизо, который делал тонкие вещи: свистульки, маленькие статуэтки и маски. К нему Карабас-Барабас и наведался в гости — с Прозерпиной в холщёвом мешке.
Он зашёл к мастеру по дереву в дом, вытащил её из мешка и посадил на стол. Кукла испуганно озиралась, ворочая безумными зелёными глазами. Рядом с ней Карабас-Барабас выложил кусок живого дерева.
— Это моя кукла, — сказал он. — Ты мог бы сделать из этого куска живого дерева красивую маску на её лицо?
Алоизо посмотрел на маленькое уродливое личико Прозерпины:
— Отчего не сделать, сделаю, сниму мерки — и сделаю.
— Мне нужна очень, очень красивая маска!
— Будет, какая скажете. Но вы сами понимаете, дерево живое, работа тонкая, меньше десяти золотых взять не смогу.
Карабас-Барабас принялся было торговаться, но мастер по дереву был непреклонен. Пришлось согласиться и дать половину авансом.
Маска была готова через несколько дней и это была на самом деле тонкая и красивая работа.
— Отлично! — обрадовался Карабас-Барабас, примеряя маску на лицо Прозерпины. — Теперь у меня в театре будет ещё одна красивая кукла, может, она понравится зрителям больше, чем та, фарфоровая и я буду чихать на неё!
Алоизо теребил пальцами подбородок.
— А ведь тут можно пойти и дальше, — задумчиво промолвил он.
========== Глава 36. Гордыня толкает Прозерпину на грандиозную жертву ==========
— Дальше? — удивился Карабас-Барабас. — Как это — дальше?
— Маску можно так прикрепить к лицу куклы, что маска прирастёт и станет лицом.
— Как это? Гвоздями, что ли, прибить? — сострил Карабас-Барабас и разразился хохотом, а лицо Прозерпины, внимательно слушавшей разговор, сделалось бледным от ужаса.
— Нет, не гвоздями, — Алоизо был серьёзен. — Но можно сделать вот что: срезать стружки с лица куклы так, чтобы проступила кровь. Затем прикрепить маску бинтами и так держать, пока кровь не прирастит живое дерево к живому. Тогда красивая маска станет собственным лицом куклы.
— Но это, должно быть, очень больно, — решилась подать голос Прозерпина.
— А как же! — хмыкнул мастер по дереву.
— Нет, я не хочу! Я не выдержу такой боли!
— Можно напоить тебя вином и натереть кое-какими травками, что немного боль смягчают. Но всё равно будет очень больно.
— Нет, не надо! Я и так предостаточно натерпелась боли! Не хочу, не хочу!
— Что, не согласна потерпеть даже ради красоты?
— Да мне было бы плевать на красоту, если бы не Мальвина! Обидно, что она не такая уродка, как мы! Вот если бы все были вокруг были уродами, тогда было бы славно и хорошо!