Власть денег вмиг явила свою всепоглощающую силу. За Прозерпиной сразу погналось человек десять и где-то через полчаса кукла была поймана и отдана в огромные руки Карабаса-Барабаса.
— Ага-га! — радостно проговорил он. — Попалась! Вот, ты мне обошлась ещё в десять золотых, — лицо его помрачнело и зубы обнажились в злобном оскале. — Но ты мне всё вернёшь! Всё!
Он сжал ноги куклы, перевернул её вниз головой и зашагал по направлению к театру. Подол красного платья её упал ей на голову, обнажая верхнюю часть, на которой не было панталон. Прозерпине было очень стыдно, она плакала и кричала, умоляя не позорить её, но Карабас-Барабас только наслаждался её унижением.
Он открыл дверь своего дома, зашвырнул Прозерпину в коридор. Затем вернулся к оставленному во дворе паровозику с клеткой, открыл клетку, начал вытаскивать кукол, сгребать в охапку, заносить в дом, бросать на пол. И когда все куклы оказались заперты в доме, он загнал паровозик в сарай и сам отправился в дом.
Никто ещё не знал о побеге Мальвины и все ждали расправы над Прозерпиной. Карабас-Барабас был очень зол. Было уже позднее время, он ловил Прозерпину и пропустил время вечернего представления, не вывел Мальвину к зрителям и понимал, что для него потеряна ещё куча денег, несомненно, зрители потребовали назад свои деньги за билеты и билетёрша им всё вернула.
Карабас-Барабас уже собрался нещадно пороть Прозерпину, как из чуланчика донёсся громкий плач Пьеро и крики:
— Мальвина!.. Мальвина!.. Невеста моя!..
На сердце у Карабаса-Барабаса сделалось холодно от дурных предчувствий. Ноги ослабли, как будто собирались и вовсе отказаться подчиняться. Тем не менее, он поднялся на них и поплёлся к чуланчику.
За окном грянул гром и тяжёлые капли дождя застучали по подоконникам. Карабас-Барабас очень любил такую погоду. Во-первых, тучный, он не так страдал от жары, потому что, как известно, во время дождя охлаждается воздух; во-вторых, ему было приятно думать, что он сидит по надёжной крышей у очага, а бездомные нищие, одним из которых когда-то был он сам, дрожат от холода под струями дождя. Но теперь погода, которая была для Карабаса-Барабаса праздником, не обрадовала его.
Он заглянул в чуланчик и увидел, что Пьеро сидит на полу и горестно рыдает, закрыв лицо длинными рукавами своей рубашки.
— Это что ещё такое? — прогрохотал Карабас-Барабас. И, заглянув за занавески закутка Мальвины, тут же понял, в чём дело. Исчезли все вещи фарфоровой куклы. Значит, сбежала и она.
— Она вылезла через ту дыру в кухонном окне, откуда сначала выпрыгнула Прозерпина! — простонал Карабас-Барабас. — Я разорён! Я ещё не совсем уверен, что Прозерпина сможет сразу подменить её, кто же теперь мне будет приносить деньги!
На подкашивающихся ногах он выбрался в коридор и плюхнулся на деревянный пол.
— Дуремаааар! — слёзно провыл он. — Дуремаааарчик!..
Он пополз к входной двери и снова с трудом встал на ноги. Открыл дверь, вышел на крыльцо и снова запер её. Дождь яростно хлестал его тяжёлыми струями. Он попытался спуститься со ступеней, но поскользнулся, покатился со ступеней и плюхнулся в лужу и там замер без сознания.
Куклы в ужасе смотрели на это в маленькое окошко в коридоре справа от двери.
— Что это? — перешёптывались они. — Карабас-Барабас сдох? Он сдох? Или жив? А может, он частично сдох, а частично живой? Тогда как: он больше дохлый или живой?
Дождь был бурный, но короткий, где-то через полчаса он закончился и небо прояснилось, на нём зажглись звёзды.
На улицах появились фонарщики, они проходили мимо крыльца дома Карабаса-Барабаса и заметили лежащего возле ступеней в луже человека.
И доставили его в больницу.
Куклы отпрянули от окна и толпой подались в большую комнату, рассевшись на полу возле горящего очага, чтобы согреться.
— А ведь мы сейчас все можем сбежать, — задумчиво проговорил Арлекин, глядя на огонь. — Там ведь подпилена решётка на кухне, откуда выскочила Прозерпина…
— Куда? К дядюшке Джоакино? Карабас-Барабас подплатит полиции и нас приведут обратно.
— А куда же бежала Мальвина? Интересно, куда подалась она?
— Куда, куда! — усмехнулся Груша. — Она Мальвина! Она нигде не пропадёт, ей потакает сама жизнь. Уж если Карабас-Барабас был у неё, как дрессированный суслик, то она покорит, кого угодно и будет при нём, как королева. А вот куда бежать нам — неизвестно. Ты куда хотела бежать, Прозерпина? — обратился он к кукле в красном платье с жирным пятном на подоле.
— Куда глаза глядят, — процедила та сквозь зубы.
========== Глава 44. Куклы воображают, что Карабас-Барабас умер и начинают хозяйничать в его доме ==========
— Послушайте! — вдруг вдохновенно проговорил Звездун, подняв вверх руку в широком синем с серебряными звёздочками рукаве своего халата. — А зачем нам бежать? Ведь если Карабас-Барабас сдох, то всё это теперь наше! — он обвёл рукой комнату.
Куклы возбуждённо зашушукались, переглядываясь. Глаза их начали загораться живым огнём заинтересованности.
— А если не сдох? — с кислой миной на лице засомневался Арлекин.
— Какой этот Арлекин зануда и пессимист! — раздражённо фыркнула Калисто. — Лишь бы всем настроение портить!
— Нет, а если Карабас всё-таки ещё живой? — поддержал Арлекина Амадео.
— Ещё один отыскался умник! — хохотнул Груша. — А что, Звездун вполне может быть и прав. Давайте рассуждать логически: Карабас-Барабас со ступеней упал? Упал. В луже валялся? Валялся. Дождь на него лил? Лил. Когда не сдох, а просто лежишь без сознания и на тебя льют воду, ты обычно приходишь в себя. Так? А Карабас в сознание не пришёл, хотя воды на него лилось будь здоров и в луже он лежал. Значит, что? Сдох он, и думать нечего!
— Сдох, сдох! — радостно заголосили куклы. — Как пить дать, сдох!
— А всё-таки я сомневаюсь, — лицо Арлекина по-прежнему выражало скепсис и уныние.
— Ну, если у кого-то сомнения, давайте голосовать! — предложил Груша. — Кто считает, что Карабас-Барабас сдох и мы теперь можем делать, что захотим и дом с театром наши — поднимите руки!
Руки подняли все куклы, кроме Арлекина и Амадео.
— А теперь пусть поднимут руки нытики, которые сомневаются, что Карабас-Барабас сдох! — сказал Груша и засмеялся. Следом за ним захохотали другие куклы. Арлекин и Амадео повесили головы.
— Итак, — с воодушевление продолжал Груша, — большинство голосов за то, что Карабас-Барабас сдох, значит, решено, что он сдох. Поэтому я предлагаю нам всем вступить во владение нашей собственностью, которая теперь принадлежит нам по праву. Думаю, для начала нам полагается подзакусить, да не какой-то там овсянкой, а тем, что при жизни жрал покойный Карабасишко. Давайте-ка спустимся в погреб! Там висит огромный кусок окорока, мы отрежем от него по большому сочному ломтю каждому!
Куклы одобрили его речь громкими восторженными воплями.
Затем всей толпой побрели на кухню, открыли крышку погреба и спустились вниз. Окорок висел на балке на крючке и куклам пришлось придвинуть лавку и встать друг другу на плечи, чтобы добраться до него и отпилить от него большим ножом несколько тяжёлых ломтей.
Но окороком угощение не ограничилось. В погребе стояла большая бочка с вином и куклы притащили стаканы, из которых раньше пили молоко, и начали наливать в них вино и пить. Причём, уговорили выпить вместе с всеми приунывших Арлекино и Амадео.
Куклы опьянели и ими овладел бесноватый кураж. Они снова поднялись в кухню, сломали замок со шкафчика с продуктами, вытащили мешки с крупами и начали рассыпать их по полу, топча их:
— Мы никогда, никогда больше не будем жрать эту гадость! Мы будем лакомиться только прожаренной дичью, колбаской, сыром, окороком! У нас будут горячие булочки, конфеты, какао!
Они вытаскивали из шкафчика конфеты, что прежде были только для Мальвины, Пьеро и Арлекина, поедали их. Ими овладело такое неистовое озорство, что они опрокинули бутыль с молоком и разбили её.