— Имеет, — согласился Смагин.
— Но я посмотрел эти оконные рамы. Они, как и двери, изготовлены из карельской березы. Чтобы такие сломать, нужно иметь силу циклопа или отчаяние человека, цепляющегося за жизнь. Оконная рама не была подпилена, сломана заранее или приоткрыта. Человек, поднявшийся на третий этаж и начавший стрельбу, загнал себя в мышеловку. Он не продумал план своего отхода из прокуратуры.
— И что?.. — эхом пронеслось в ухе Лисина.
— У вас люди в кабинете, или вам просто думать не хочется?
— Меня пять минут назад шеф вызывал, — с ноткой вины объяснил Смагин.
— Тогда объясню проще, — с сипотцой в простуженном голосе сказал следователь. — Человек, загоняющий себя в мышеловку, знает, чем это должно закончиться. Последнюю пулю он всегда выпустит себе в рот. Этот же тип начал проявлять признаки любви к жизни. Он отстреливался как двойной агент в момент разоблачения, разворотил ногами деревянную раму окна, спрыгнул с третьего этажа и убежал. Не укладывается в рамки отчаянного террора, верно?
— Верно. Похоже на психа.
— А я что говорю? А вы — светлый разум!..
Прекратив разговор, Лисин недовольно поморщился. Раньше это дело не казалось ему таким уж сложным. Главным было сделать правильный выбор из имеющихся вариантов. Но теперь, после разговора со Смагиным, все опять представилось ему в запутанном виде.
Лисин спустился вниз и встретил по дороге Гасилова с Мартыновым. На лице первого он увидел розовые полоски, второй излучал непонимание и недовольство. Андрей Сергеевич догадывался, что Лисин обязательно припашет кого-нибудь из его сотрудников. Он даже благословил на это дело Горбунова, но непредсказуемый московский следователь сам сделал выбор, причем совсем не в том свете, в котором это представлялось прокурору Старооскольска.
— Он же ранен, черт возьми.
— Не в голову, слава богу.
— Ему бы отлежаться.
— Все мы отлежимся, когда придет срок. — Лисин пропустил Гасилова вперед и дружелюбно улыбнулся городскому прокурору.
Тому же померещился хищный оскал. Говорят, будто в состоянии психологического шока некоторые люди способны видеть кошмары не только во сне, но и наяву.
— Мы идем читать эссе, — поставил его в известность следователь.
— Какое?
— Полицейское.
Рассматривая удаляющиеся спины следователя по особо важным делам и своего сотрудника, Мартынов понял, что отныне ситуация будет рассматриваться следующим образом: он и его прокуратура — отдельно, Лисин и его бригада — с другой стороны. Это снова было не то, на что в сумятице рассчитывал прокурор. Такое противопоставление ему не нравилось. Московский следователь находился здесь уже несколько часов и за все это время ни разу не спросил Мартынова о чем бы то ни было. Чудовищно, но факт! Лисин не поинтересовался у прокурора города, что могло послужить причиной такого жуткого происшествия.
Глава 3
Приверженность окружного прокурора к графомании вызывала раздражение у многих не только в Старооскольске, но и в Москве. Генеральный уже давно приметил в нем страсть к литературе. Первое время он объяснял это желанием Тульского изложить на бумаге то, что тот часто был не в состоянии просто сказать. Некоторым, чтобы их поняли правильно, для выражения собственных мыслей необходимо время. Говорить при большом скоплении коллег и писать в тишине, сидя за столом, — разные вещи.
Каждый рано или поздно сталкивался с ситуацией, когда после разговора проходит некоторое время, и в голову начинают лезть мысли, которые были бы кстати как раз тогда, час или два назад. Именно они, озвученные и усугубленные доброй миной, могли не только сразить собеседника наповал, но и сформировать мнение о себе как о грамотном, духовно богатом человеке. Но время упущено, битва проиграна. Теперь остается только сожалеть о случившемся и как наваждение крутить в голове яркие, но так и не прозвучавшие реплики.
Речь государственного советника на совещаниях, проводимых Генпрокурором, часто была сбивчива. Слова, вылетавшие из его уст, выглядели на слух так, словно их переломили о колено. Иногда в его разговоре сквозил юмор, но когда шутка заканчивалась, всем становилось ясно, что без нее было бы лучше.
Провалы, допускаемые при вербальном общении, прокурор самого близкого к Москве округа решил компенсировать изданием собственных трудов. Но на бумаге государственный советник первого класса излагал свои мысли приблизительно так же, как и вслух. Поэтому к работе над литературными детищами прокурора был привлечен журналист из здания, стоявшего неподалеку. Долго уговаривать будущего соавтора не пришлось. К моменту вызова в окружную прокуратуру за этим щелкопером накопилось уже столько грехов, что впору было возбуждать против него хотя и хилое, но вполне реальное уголовное дело.