— К тому же, дорогой, — вмешалась Беатрис, — ты в самом деле ненавидишь это. Ты бы вычеркнул все дополнительные услуги из своего счета. Тебе нравится думать, что ты простой, но все мы знаем, что ты ужасно сложный.
Увидев, что нежное лицо миссис Стерлинг стало приобретать страдальческое выражение, которое у нее заменяло мрачность, Кросс спас положение.
— Простой или сложный, — заявил он, — в одном все женщины похожи друг на друга — они суеверны… Как и большинство деловых людей.
— И вы? — спросила Беатрис.
— Да… Иногда я чувствую соблазн пойти к ясновидящей, чтобы спросить об Эвелин. Но единственная из них, в ком я уверен, это Гойя. А теперь, после того, какую боль я испытал в ее комнате, я никогда не смог бы прийти к ней. И все же кажется, что она экстрасенс. Один парень в городе сказал мне, что она назвала ему выигрышную комбинацию в лотерее.
Глаза Беатрис зажглись волнением.
— Я непременно должна обратиться к ней за советом, — заявила она. — Грини, мы сделаем это завтра.
— Нет, — резко возразил Кросс. — Не позволяйте ей ходить в это место, Стерлинг.
— Ей нет необходимости идти туда, — с мрачным юмором заметил миллионер. — Я тоже экстрасенс, и мой дух-наставник говорит мне, что у меня никогда не будет зятя по имени Остин.
— Нет, — согласился Кросс. — Беатрис должна иметь титул. Ничто, кроме самого лучшего, недостаточно хорошо для нее.
Беатрис рассмеялась и тряхнула головой, словно отказываясь от комплимента, которым ее одарили по праву. Как обычно, она была в белом, и ее шелковое платье с цветочным узором подчеркивало ее молодость. В этот вечер, в качестве привилегии, ей было разрешено надеть нитку кораллов, которая гармонировала с цветом ее губ. Однако, хотя она являла собой очаровательную картину, ей недоставало той красоты, которая единственно могла бы оправдать идолопоклонническое восхищение ее родителей.
Наблюдая за ними, Виола вдруг почувствовала раздражение из-за условий своей новой жизни и презрение к своим спутникам. Миссис Стерлинг выглядела утонченной и дорого одетой, как фарфор на персиковой парче, в то время как оба мужчины казались более выразительными в своих смокингах. Они заставили ее подумать о молодом человеке, который часто круглые сутки носил один и тот же костюм — человеке с решительным взглядом, который называл себя «грубоватым и заурядным».
Фом относился к тому, что было реальным: перестановки в ее квартирке, наскребание на жизнь и уловки, мучительная погоня за блеском. В этот момент Виола одновременно почувствовала тоску по дому и крайнее одиночество. Она вздрогнула при звуке громкого двойного стука.
— Думаю, это моя почта, — заметил Кросс. — Мне ни разу не представилось шанса забрать ее в бюро, ее постоянно приносят наверх. Эти молодые негодяи знают, что я не скуплюсь на чаевые.
Он прошел в холл и открыл входную дверь.
— Только одно, сэр, — с надеждой объявил мальчишеский дискант, — но «срочное»… Спасибо, сэр.
Кросс вернулся, насвистывая тему из «Оперы нищего». Он собирался бросить письмо на бюро, когда взглянул на него. Насвистываемый мотив прервался на середине такта.
— Адрес напечатан, — произнес он.
— Откройте его, — резко приказал миллионер.
— Да… конечно.
Но так как Кросс не предпринял никаких попыток разорвать конверт, а стоял и смотрел на него, словно загипнотизированный, миссис Стерлинг забрала его из его безвольных пальцев. Разрезав и открыв конверт, она негромко зачитала вслух:
— «Вы можете получить свою дочь обратно, заплатив пять тысяч долларов однофунтовыми казначейскими билетами. Принесите пакет на станцию вокзала Виктория в пятницу вечером в 11.30 и оставьте его в телефонной будке с крестом, поставленным мелом. После сразу убирайтесь, не оглядываясь. Помните, что вы будете под наблюдением. Если вы будете играть честно, ваша дочь вернется тем же вечером; не обращайтесь в полицию. Если вы это сделаете, то это очень плохо для нее закончится».
Кросс не выказал никаких эмоций, пока слушал содержание письма.
— Я ожидал этого, — ровно произнес он. — Я знал, что они удерживают ее.
Виоле было стыдно за охватившее ее волнение, вызванное невольным вмешательством в эту драму. Унылая атмосфера комнаты с паровым отоплением внезапно оказалась оживлена бурными эмоциями — страхом, жалостью, подозрением, гневом. Она заметила, что лицо миллионера посерело, в то время как его жена, казалось, сжалась, когда они оба со страхом посмотрели на Беатрис.